Обман был вскрыт. И вскрытье показало...
Пегги нисколько не приуменьшала значимости своей роли в происходящем: один из лучших дешифровщиков, она, возможно, и не была незаменимой, но весьма и однозначно полезной — совершенно точно.
Именно поэтому она чувствовала себя немного… задетой? Возможно. Она чувствовала себя немного задетой не то что бы пренебрежением, о нет, но тем, что оказывалась несколько на втором плане, если не фоне, так точно.
«Наше дело маленькое» — разумеется. Однако агент Картер рассчитывала на несколько большее признание — хотя бы со стороны начальства, — чем было сейчас.
Да, конечно, наверняка Стив, которого теперь знали в основном под именем «капитан Америка», ценил ее неоценимую помощь. Но.
Но всегда оставалось это «но», которое не давало жить и спать спокойно.
Мужчины — солдаты — спасали мир. Уничтожали гнезда ГИДР’ы, искали и находили себе славу… Пегги была где-то рядом. Неизменной, постоянной тенью. Приевшейся настолько, что в ином случае она бы могла раствориться вовсе.
К счастью, это был не иной случай.
К счастью — к счастью ли? — не все считали ее просто тенью Кэпа.
Пегги, по правде говоря, не знала даже, радоваться этому или нет.
По всему выходило, что лучше не стоит. Мало того, что прокололась, так еще и попалась.

Пегги помнила одну из причин, почему ей предложили работу агентом — она тогда, помнится, даже отказалась.
Женщина — это нечто привычное. Незаметное. Не бросающееся в глаза. Раньше об этом Пегги не задумывалась — в самом-то деле, всегда приятнее думать, что ты единственная, неповторимая и крайне умная.
Как оказалось позже — когда один из самых близких людей умер, а смысл жизни немного потерялся, — нет. Иногда намного удобнее быть незаметной, не выделяющейся, не бросающейся в глаза.
Или бросающейся — но так, что никто тебя толком не запомнит.
Запомнит яркий макияж, пронзительный взгляд и мелькание на фоне Капитана Америки — и только.
Пегги слишком быстро привыкла к тому, что она снова — а было ли иначе? — стала фоном. Приятным дополнением
И потому то, что кто-то сумел разглядеть за глянцевой картинкой не самое глянцевое содержание, ее несколько… удивило.
Но и порадовало.
Это было иррационально, не слишком нормально и совершенно не к месту — радоваться тому, что тебя кто-то похитил.
Но это несколько поднимало самооценку.
В самом-то деле. Расскажи кому — не поверят.
Или поверят, но очень вряд ли.

— Думаешь, она что-то знает? — скверный английский звучит настолько ужасно и ломано, что Пегги с трудом заставляет себя не скривиться. И еще говорят, что это у нее ужасный акцент — куда там! Правда, Пегги не может взять в толк, зачем они говорят на понятном ей языке, но загадка решается быстро — ответ звучит бодро, быстро и четко. Совершенно без акцента, без примечательных деталей — во всяком случае, таких, которые позволили бы опознать говорившего с закрытыми глазами.
Во всяком случае, пока что.
Пегги, в конце концов, не зря получает жалование.
Она склоняет голову к плечу, шумно вздыхая, закидывает ногу на ногу.
Ноги ей не привязали. Прекрасно.
Наверное, можно не спрашивать, где берут таких умных?
— Я это знаю. Видел ее раньше. Явно не просто так за капитаном своим таскается.
Агент Картер поднимает взгляд на говорящих — она стоят метрах в двадцати от нее, — и прикрывает глаза. Роняет голову.
Она, разумеется, не просто так таскается за своим капитаном, но.
Опять это вездесущее «но».
Но ей совершенно не нравится то, что капитан сейчас находится черт знает где, она сама — тем более, а руки связаны слишком хорошо.
Надо бы подумать.

Пегги отвыкает от сидячей работы — и двое суток, проведенных на стуле в веревках, сказываются на ней не лучшим образом. Или скажутся.
Конечно, время от времени случаются передышки, когда у Пегги появляется возможность размять ноги, и ее даже не морят голодом, иногда дают спать (точнее Пегги спит, когда до нее нет дела похитителям). Но на стуле и в веревках она проводит в общей сложности около сорока часов, а на лице расплывается отвратительный синяк поверх глубокой ссадины. Синяк захватывает область левой скулы и тянется до линии челюсти.
Пегги случайно ловит свое отражение в жестяной чашке с водой и на краткое мгновение радуется, что у нее нет под рукой зеркала. Не то что бы она сейчас так сильно беспокоится о том, как выглядит, но из двух зол — кровоподтек на половину лица или попытки угадать, как скоро за ней придут и придут ли вообще.
Стив наверняка ее не оставит — Пегги это знает. Она в это верит.
Она, надо сказать иначе, очень сильно хочет в это верить.
Потому что Стив не один — рядом с ним есть люди, которые не дадут ему кинуться грудью на амбразуру, раскидывая по пути врагов и рискуя собственной головой, и с одной стороны это, разумеется, безмерно радует — он сам точно не убьется.
Но с другой — несколько… нервирует.
Не убьется ли тогда она.
Словом, сейчас бы Пегги предпочла смотреть в зеркальце и тяжко вздыхать, пытаясь понять, как лучше замаскировать косметикой это вот ужасное, чем. Чем.
Пегги прерывисто выдыхает, обводит кончиком языка пересохшие и потрескавшиеся губы, а еще угол рта, с той стороны, где синяк, разбит, и пытается почесать коленкой коленку, но это сложно — ноги привязаны к разным ножкам стула.
Однажды она просто весьма метко попадает ногой по коленке того ублюдка, который говорит с ужасающим акцентом, за что и получает первый синяк.
Есть еще на руках и ребрах. На животе не остается следов — туда удары прилетают относительно мягкие.
Правда, бьют вообще со знанием дела — никаких травм, никаких внутренних кровотечений, просто мерзкая, противная и неотступная боль на фоне. Чуть дернешься, повернешься не так или слишком резко вздохнешь — и резкой же болью отзываются синяки.
Она заметно отличается от среднестатистической женщины Великобритании или Штатов — но совсем не на первый взгляд. На первый взгляд женщина — это всегда женщина, хрупкое и слабое создание, беспомощное и полезное только в домашнем хозяйстве.
Поэтому первое время Пегги даже честно давится слезами, смотрит большими глазами и просит ее отпустить.
Вот уже потом она врежет этому мудаку по коленке — потому что надо знать, как обращаться с женщинами, — и получит синяк.
— …я понятия не имею, о чем вы говорите, — устало повторяет Пегги, округляет глаза и смотрит честно-честно. — Мне ничего неизвестно о местоположении Капитана Америки, — она сглатывает, снова облизывает пересохшие губы. Прикрывает глаза. — Он мне не докладывается. Он не придет за мной. Нас вообще не связывает ничего личного.
И это ведь почти так. В самом-то деле.
Все зло мира отнюдь не сосредоточено в ГИДРЕ — эта шарашка не имеет к ней никакого отношения. Просто еще одна горстка ублюдков, решившая воспользоваться плачевным состоянием всего мира в тяжелое время.
Когда-нибудь и они закончатся.
Например, когда до них доберется Стив, и Пегги малодушно надеется, что он действительно доберется, и малодушность эта принадлежит иррациональной ее составляющей.
Не дай бог — он сюда сунется. Тогда Пегги самолично надерет ему задницу, пусть только развяжут руки.
— Уже вторые сутки, — она морщится, поерзав на жестком и неудобном стуле, чувствуя, как заломило спину, — я объясняю вам, что ни один «герой» не будет бросаться спасать якобы «даму сердца». Это, — она тяжело, раздраженно вздыхает, — иррационально. Пожертвовать спасением мира ради спасения дамочки в беде — вы правда не очень умные, да?

Пегги жмурится, отворачиваясь, когда в помещение влетает незнакомец и падает на спину, расстреливая находящихся в коридоре, и только секундой спустя — за мгновение до того, как он оборачивается, изучив все углы, узнает в нем Баки Барнса, лучшего дружбана Стива.
Какое счастье, мелькает в ее мыслях, что за мной пришли. И какое счастье — вдвойне — что это не Стив.
— Места себе не находила, все локти изгрызла от скуки, — Пеги усмехается разбитыми губами, вскидывая голову. — Двое вышли туда, — она кивает в сторону коридора, из которого явились спасители, — минут пять назад. Обычные наемники. Еще двое туда, — освобожденной рукой указывает на люк в полу, встряхивает кистью. Запястья ноют, но это ерунда — перебьется. — Один из них американец, говорит чисто. Второй — явно местный, черт его разберет с этим акцентом. Вооружены.
Говоря все это, расправляется с веревками на ногах, сжимая зубы от мерзкой боли — руки, спина, ребра, живот, — а первый шаг дается с невозможным трудом. Второй — тоже. А дальше — легче, и даже ноги не подгибаются.
Когда она наклоняется, чтобы стащить с трупа, лежащего в дверях, автомат, мир немного кренится набок, но временно. Пегги опирается о косяк, переводит дыхание и выпрямляется — уже с трофеем в руках. Облизывает пересохшие губы, закидывает ремень и мрачно, немного даже предвкушающе смотрит на Баки.
— Аптечка подождет. Я этим ублюдкам задолжала пару ласковых.

Пегги хочет поспорить с Джеймсом - потому что сейчас она больше всего хочет собственноручно вышибить мозги этим двум ублюдкам, которые: довели ее до такого состояния; наверняка заставили Стива и всех остальных хотя бы немного поволноваться; так безбожно коверкают прекрасный язык; и ещё много пунктов.
Но она умеет в нужный момент обратиться к здравому смыслу, поэтому только кивает, удобнее перехватывает автомат и морщит нос.
- Удачи, Баки, - встряхнув волосами (движение отзывается резкой болью и на мгновение исказившейся перед глазами картинкой), агент Картер делает несколько шагов в сторону двери и, оглянувшись на Баки, покидает помещение.
Сейчас бы она хотела просто убежать отсюда, так, чтоб раз - и она уже не здесь, - но это не позволяет сделать ни ее физическое состояние, ни все тот же здравый смысл. Черт знает, сколько ещё здесь людей, как они вооружены и какие приказы отданы им насчёт Пегги.
Поэтому она идёт вдоль стены, держась в тени, и время от времени останавливается, чтобы перевести дух.
Хорошо, что она не пошла с Джеймсом - только бы мешала.
Дум-Дума найти несложно - просто надо идти туда, откуда слышится грохот перестрелки и автоматных очередей. Вряд ли, конечно, у него при себе есть аптечка, но это дело десятое.
Когда из-за угла появляется солдат, Пегги рефлекторно вскидывает автомат; очередь прошивает воздух, но отдача оказывается слишком сильной для неё сейчас, и на пол валится не одно тело, а два.
Пегги, правда, удаётся подняться.
- Чтоб вас в аду черти драли, - бормочет она, хватаясь за стену, и шумно выдыхает. Осторожно обходит тело, скривившись, поправляет сбившиеся и спутавшиеся волосы.
Остаётся надеяться, что у Баки там все хорошо.

Коридоры базы завалены трупами, и хорошо, что стоит зима, а не жаркое лето - мысль о том, как все это могло бы гнить и какие ароматы бы источало, заставляет Пегги ненадолго остановиться, переводят дух и пережидая, пока уляжется тошнота. Это даже не воображение - это воспоминания; девушки не должны шляться среди трупов летним знойным днём, но Пегги не девушка, Пегги -агент, и где она только не шлялась.
Остаётся надеяться, что у Дум-Дума ещё остались патроны (впрочем, вокруг так много вооруженных трупов, что проблемой это станет едва ли), потому что им предстоит ещё отсюда выбраться.
Сначала - добраться до Дум-Дума, а потом они вместе найдут Баки.
Зубы, стиснутые, скрипят, когда Пегги с определенным трудом принимается за очередную лестницу - чертовы ублюдки, нашли же себе местечко, - но с каждым шагом и с каждой ступенью становится легче. С каждым шагом Пегги все отчетливее слышит громоподобный и крайне злой голос Дум-Дума, выбивающего дурь (и не только дурь) из какого-то несчастного, но жалости Маргарет Картер совсем не испытывает.
Ужасно болит все тело - и кто бы ее пожалел, в самом деле.
Впрочем, в качестве жалости и сочувствия сойдёт ванна с горячей водой, косметичка и возможность хотя бы пару часов чувствовать себя красивой женщиной, а не... не.
Не этим вот.
Пегги с тихим стоном вваливается в комнату, взимается в косяк двери, когда Дум-Дум вскидывает на неё прицел автомата, и радуется, что-то не решил начать с метания ножей.
Облегченно улыбается, когда друг отводит оружие в сторону и в несколько широких шагов преодолевает расстояние между ними.
- Пегги, - в его голосе слышится то же облегчение, которое испытывает она сама, когда он крепко сжимает ее плечи и присвистывает. - У тебя что-то... с лицом.
Пегги хрипло смеётся, опираясь о его плечо, и бросает взгляд в сторону полумёртвого тела.
- Баки пошёл за этими ублюдками. Если ты закончил, - она морщится, - мне нужна аптечка.
В результате Дум-Дум взваливает Пегги на плечо (так будет гораздо быстрее), и она искренне надеется, что ему не придётся сбрасывать ее на землю.
В общем-то и не приходится.

Либо они перебили всех, кроме тех сбежавших ублюдков (и очень хочется верить, что Бак уже с ними разобрался и сейчас скалится, сидя на одном из мотоциклов), либо они просто решают не высовываться, но путь вниз проходит безболезненно и беспрепятственно.
Только вот Джеймса Баки Барнса они на месте не обнаруживают, как и мотоцикла. Значит - аптечка откладывается.
Пегги натягивает снятую с одного из трупов тёплую куртку (ее находится непонятно где, а на улице зима), крепко обхватывает Дум-Дума за пояс и на пробу резко поворачивается, отпустив. Нормально. Держится. В крайнем случае - сможет хотя бы разок подбить идиота, который решится их преследовать. Если такой найдётся.
Метель подутихла, видимость приличная, а следы колёс ещё видны.
О том, чтобы остаться дожидаться Баки здесь, не может быть и речи.
Если они вернуться вдвоём - при любом раскладе, - их не простит ни Стив, ни они сами себя.
По крайней мере, Пегги.
Она очень скверно умеет жертвовать близкими ей людьми во имя общего блага.
Так сложилось, что Стив сотоварищи относятся именно к ним.

Снег бьет в лицо - на такой скорости лёгкий снегопад превращается практически в Адово месиво, и Пегги чувствует, как замерзает нос, поэтому утыкается лицом в спину Дугана. Так немного теплее.
Вскоре следы становятся отчетливее и свежее, а ещё спустя несколько минут Дум-Дум тормозит, сбавляя ход.
Впереди виднеются фигуры людей - и для всех будет лучше, если их не заметят.

Когда они паркуются, Дум-Дум уходит дальше в лесополосу, а Пегги остается возле мотоциклов. Она сейчас не помощник — Дум-Дум только лишние силы и время потратит на то, чтобы незаметно, насколько это возможно, довести ее до места действия.
А это сейчас ни к чему, и Пегги кутается в тяжелую куртку, утыкается носом в меховой с коротким ворсом воротник, пропитавшийся кровью, и старается поджать ноги — так будет теплее.
Она может только ждать, потому что любая попытка помощи с ее стороны сейчас обернется великолепнейшим провалом. Ждать, когда на горизонте появятся Дум-Дум и Баки Барнс, лучше — если не одни. Лучше — если хотя бы с одним из тех хмырей, которым Пегги обязана своим состоянием.
Она даже не допускает мысли о «если». Когда. Когда они появятся — это просто вопрос времени.
Общее состояние: паршивое. Плачевность ситуации: она хотя бы жива.
Пегги шмыгает носом, выдыхает пар и трет ладони.
Холодно. И ужасно хочется спать.

Дум-Дум отдает предпочтение скорости, а не тишине: судя по звукам, глухим и невнятным, но разносящимся меж деревьев, сейчас на него едва ли кто-то обратит внимание. Он идет по следам, мысленно составляя для себя картинку происходящего, и примерно знает, чего ожидать.
Ожидания в целом оправдываются: ком из двух людей, барахтающихся в снегу, никак не распадается. Но эти люди совершенно точно не обращают внимания ни на кого, кроме своего противника, чем Дум-Дум и пользуется.
Подгадав момент, он бьет прикладом того, что сверху. Своих Дум-Дум отличит и в темноте на ощупь, и попадает в американца — как, собственно, и планировалось.
От такого удара ублюдок не скопытится, но вырубится, а это им и нужно.
— Нас там ждет красотка, — бросает он, протягивая руку Барнсу, чтобы вздернуть его со снега. Коротко пинает американца в бок. — Особенно вот этого.

Они возвращаются вовремя — приди они минут на десять позже, и Пегги бы уже давно спала. Некритично — всего лишь десять минут, но учитывая общее состояние, все равно печально.
Пегги словно вздергивает, и она встряхивает головой, поежившись, поднимается навстречу, переступает с ноги на ногу, чтобы согреться и разогнать кровь по жилам.
— Никогда не сомневалась в ваших дипломатических способностях, — Пегги тихо, немного хрипло смеется, трет переносицу и щурится. Темно — чтобы разглядеть американца, приходится немного напрячься. — Спасибо, Баки, Дум-Дум.
Для острастки пинает его в бок, не сдержавшись, и удовлетворенно хмыкает: да, может быть, это не совсем по-женски; но хоть душу отвела.
Ей ужасно холодно, но жалеть себя сейчас не время.
— Остается надеяться, что Стив подарит мне пару шпилек, — глядя на Пегги можно даже не сомневаться, зачем именно ей понадобились шпильки: например, вогнать этому ублюдку под ноготь. Шпилька тупая — и это может быть намного больнее, чем острая игла. Пегги облизывает губы, заправляет за ухо выбивающиеся волосы и даже не пытается стереть след грязи с лица. Снег здесь не поможет — в своих мечтах Пегги уже сняла всю пропитавшуюся кровью, грязью и прочим одежду, сходила в душ и теперь отмокает в горячей ванне. Но это только мечты, и она морщится, вздохнув. До исполнения этой мечты осталось в принципе не так уж много.
— К Стиву. Надеюсь, этот красавчик не успеет остыть к тому времени.
Потому что, ну да, это было бы очень некстати.

Ветер свистит в ушах, и Пегги утыкается лицом в спину Баки — встречный снег колет щеки и лоб, глаза слезятся и слипаются ресницы. Больно моргать.
Но боль отрезвляет, не дает заснуть, не позволяет раствориться в этой усталости, и Пегги, слыша вопрос, сначала кивает: да, дотерплю.
Потом понимает — он же не видит.
И повторяет вслух:
— Да! — говорить слова или фразы длиннее кажется невозможным сейчас, совершенно непосильным, и она крепче вцепляется пальцами в куртку Баки. Невозможно, непосильно, но необходимо — потому что иначе нет, не дотерпит. — Я все еще должна Стиву танец!
Глупая шутка, на последнем слове голос обрывается — Пегги кашляет, уткнувшись обратно, — но все лучше, чем ничего. Глупые шутки сейчас как никогда к месту — когда бы им еще быть?
Сейчас уже и речи не идет ни о какой секретности или незаметности — лишь бы добраться побыстрее и в состоянии поживее, до того, как непогода разойдется вовсю. Поэтому Пегги пытается улыбнуться, вытягивает шею, силясь разглядеть, как обстоят дела у Дум-Дума — кажется, порядок. Из них троих ему досталось меньше всех, а американец пока что висит, словно мешок картошки, и пусть так и висит. Такое его положение устраивает Пегги не до конца, но все лучше, чем ничего.
И, собственно, когда они доберутся до базы — когда, а не если, ни в коем случае ни «если», — она сделает все возможное, чтобы удовлетворяло и положение, и состояние, и степень разговорчивости. Даже если ради этого придется пожертвовать парой часов в горячей ванне наедине с шампунем, пушистой пеной и отвлеченными мыслями.
— Я и с тобой потанцую, Баки! — кричит она, и голос хрипит уже ощутимо; словно бы совсем не ее это голос. Но надо говорить хоть о чем-то, хоть на чем-то фокусировать внимание — иначе совсем будет тяжело и грустно. И в первую очередь совсем не ей. — Со всеми, черт побери, потанцую!