Особая бессмысленность приходит одним из вечером, в то время, когда на город давно уже опускается тьма, из подворотен выползает всякая шваль, тянущаяся за очередной порцией дозы на биржу, а дети Дворца только собираются на не то очередную вечеринку, придуманную кем-то из придворных, не то коротают время в борделе или за бильярдным столом - карточные игры в их стране запрещены. В те недолгие и редкие моменты, когда Шляпник закрывает магазин, но все еще устало сидит в зале в ожидании неведомо чего и пьет один из многочисленных настоев, прежде чем устало отодвинуть одну из задних панелей, пройти узкий, совсем неухоженный коридор с ящиками, стянуть где-то на полпути куртку, оставить там же шляпу и так, оставляя за собой след из разбросанных вещей (которые он потом, конечно же, соберет), добраться до ванной, рухнуть там, подставив лицо прохладной воде и временно раствориться в реальности.
Шляпник прекрасно понимает, что в такие вечера глупо чего-то ждать, кроме как постепенного установления власти ночного времени над Страной, но все равно невольно ждет, порой так глубоко уходя в собственные мысли, что непроизвольно вздрагивает от звука знакомых шагов, придуманных его же подсознанием.
Но это все ложь, ложь и еще раз ложь уставшего сердца, уставшего мозга и не менее уставшей души. Подумать только - всего лишь человек! - а, оказывается, вполне способен забрать за собой добрую часть тебя самого. Да чего уж там - оставив всего лишь видимую другим оболочку, незаполненную практически ничем.
И отказаться бы от этого, раз и навсегда запретить самому себе самого себя же так мучить. Поставить крепкие запоры, засовы на все бессознательные порывы. Запретить себе ждать, запретить себе верить, поддаться всеобщей пустоте, всеобщему хрусталю, взять, наконец, себя в руки и вернуться к антиправительственной деятельности, развалить все к чертям и - уйти обратно. Домой. Или остаться здесь и строить новый мир.
Он не знает. Ни на один вопрос, ни на одно сомнение у него нет ясных и четких ответов.
Зато, похоже, есть у того, кто раз за разом бередит его раны и приходит во сны. А однажды - его шаги кажутся вовсе непридуманными и живыми.
И Шляпник, вздрагивая от охватившего его гнева - на себя самого, на выверты его души, на то, что снова забыл запереть дверь, что еще не ушел, что позволил себе снова замереть, - резким рывком оборачивается, на чистом автомате произнося давно въевшуюся в подкорку фразу.
- Чайный дом закрыт. Приходите за... - и замирает. Застывает на оборванном полуслове, оборванном полувыдохе, прервавшейся мысли. Стеклянная чашка впервые за все время выпадает из одеревеневших пальцев и с громким звоном разбивается о бетонный пол.
Марк.
Марк!
Самый настоящий и живой, мать его, Марк. Привалившийся плечом к стене и слегка усмехающийся с легким прищуром глаз. Совершенно свободно чувствующий себя в его Доме и невозможно органически вписывающийся в пространство. Он..
Ноги едва слушаются, едва сгибаются, а температура в помещении взлетает разом до сорока градусов, не меньше. Иначе чем еще объяснить этот внезапный жар, разом охвативший все нутро.
Шляпник встает и делает несколько скованных шагов по направлению к гостю, а после - срывается, подлетает, не касаясь его, и с неверием вглядывается в такое знакомое лицо, словно бы созданное для него, словно бы пришедшее снова из его снов, сплавленное из образа Ищейки, надсмотрщика и его любимого профессора.
- К..как? - голос срывается, дрожит. И наверняка со стороны это выглядит позорно, но Шляпнику плевать. - Ты же... я же.. - закончить вопросы не хватает сил. Как забавно, а ведь ему казалось, что он все-таки принял то, что собственной рукой разнес голову Марка, что сам, лично, его совершенно точно убил.
Но сказать ему это в лицо у Шляпника не хватает сил. И он просто молчит, вглядываясь в знакомые глаза и пытаясь понять.
- Как интересно. - наконец тянет Марк, расплываясь в какой-то странной улыбке.
Он отлепляется от стены и, переступив с ноги на ногу, становится вплотную к Шляпнику, окутывая своим теплом, но не касаясь его, и лишь с холодным интересом экспериментатора разглядывая его лица.
- Как интересно, - снова и нараспев повторяет мужчина, мягко, тихо, почти по-звериному грациозно обходя замершего Шляпника по кругу. - Впервые вижу такую твою реакцию. - и, засунув руки в карманы, Марк останавливается снова перед лицом владельца Чайного Дома, перекатывается с пяток на носки и, опаляя дыханием чужие губы, с растянувшейся улыбкой выдыхает, - Кого же ты видишь во мне, Дээээвид?
И Шляпник разбивается на части. Весь его мир, весь его невольно выстроенных хрусталь покрывается трещинами и в одночасье рассыпается сотней мельчайших осколков. Ему кажется, что он и сам весь покрыт этой стеклянной пылью, приносящей боль при каждом движении. Воздух заканчивается. Шляпник разом теряет внутренний стержень, горбится, отворачивается, закрывает ладонями лицо, и хотя кажется, стеклянная пыль тут же должна разом их иссечь, этого не происходит.
- Уходи. - возможно, слишком грубо, слишком резко, но по-иному он попросту не может сейчас. Слишком много боли, слишком много..всего.
- Отчего же? - фыркает Чешир, пружинисто обходя хозяина Дома, и самым наглым образом опускается в его кресло, закидывая ногу на ногу и несколько съезжая по белоснежной спинке. - Я только пришел, а ты меня уже выгоняешь? Как неприветливо с твоей стороны, Шляпник.
Неприветливый владелец Дома сжимает челюсти, мрачным взглядом просверливая это невозможное существо.
- И потом, - добивает его истинный житель Страны Чудес. - Не моя вина, что ты кого-то там грохнул, а теперь видишь во мне его образ.
И это выше его сил. Что угодно - кроме этого: беспардонного, прямого, безжалостного. Шляпнику кажется, что он резко впрыснул в себя чужого адреналина, потому что под кожей горит, горит, горит, и он как никогда ясно и отчетливо осознает собственное желание убить другое существо.
Он пересекает газоны выпущенной стрелой, сгребает Чешира с личиной Марка за грудки и - бьет. Резко, быстро, по лицу. Вот только древнее существо ходит по этому миру не первые десяток лет (и Шляпник порой думает, что и не первую сотню), и успевает увернуться, дернуться, вывернуться из чужих рук и - оскалиться. Развороченное прямым ударом боевой руки кресло лишается спинки и падает на пол, а Шляпник, перескакивая через него, рывком подбирается к старому знакомому. И ему, в общем-то, силы не занимать, да только и Чешир ловок и силен, значительно сильнее многих из Страны. И в какой-то момент он попросту перехватывает чужие руки, жестко прожимая болевые точки на запястье, едва не выворачивая его, и не менее жестко смотрит Шляпнику в глаза.
- Это. Не. Моя. Вина.
Адреналин разом испаряется, оставляя после себя пустоту и горечь. Шляпник закусывает губы и разжимает пальцы, сведенные судорогой.
- Хотел бы я то же сказать о себе. - тихо выдыхает он, опуская голову.
А чужие, совершенно точно теперь чужие руки сменяют стальную хватку осторожным касанием, а после и вовсе лишают такого мнимо знакомого тепла.
Шляпник стягивает с себя куртку, отворачиваясь от Чешира, и опустошенным взглядом скользить по разнесенному помещению: искореженные кресла, разбитый чайный сервиз, истоптанные газоны... Он со вздохом достает из шкафа запасной заварник и две чашки и автоматически заваривает один из своих травяных настоев, с каплей мяты и ромашки - так необходимых сейчас.
Нежданный визитер, тем временем, поднимает одно из кресел и устраивается в нем, насторожено наблюдая за опустошенным мужчиной, отмечая и проявившуюся худобу, и рваность движений, и измененное состояние души одного из любимых им пришлых в Страну.
Шляпник меж тем, разлив чай, протягивает чашку Чеширу, стараясь на него особо не смотреть, и устало садится прямо на стол, касаясь носками ботинок пола.
Чешир вздыхает.
- Мне жаль. - непривычно мягко для себя, произносит он. Шляпник хмыкает, разглядывая янтарную жидкость в своих руках.
- Чего?
Он знает Чешира достаточно давно, еще с тех пор, как был подростком, едва попавшим в незнакомую Страну и сдуру сунувшимся в один из подземных переходов. Помнится, именно тогда он познакомился с коварством подземного Города и впервые познал его затаенную и безумную мощь, сдерживаемую удивительной и странной незримой границей Верхнего Города. Собственно, именно тогда это невозможное существо, выглядевшее как самый обычный парень, вытащило его из одной из щелей, куда Дэвид забился в надежде избежать внимания следующего за ним местного монстра.
"Сдурел?" - заорал на него тогда появившийся буквально из ниоткуда паренек. - "Он же на тепло реагирует, беги!" А после - схватил за запястье и действительно побежал, первый раз проводя короткими и безопасными тропами и выводя Дэвида из опасной зоны.
"Кто ж суется в такие места в одиночку?" - отчитывал тогда Чешир паренька в лесу, куда привела их тропа. - "Да еще и пришлый, ну надо же! Жить надоело? Или, наоборот, ищешь приключений на свою задницу?"
Дэвид тогда уже был горяч, но все еще несдержан. И именно тогда они первый и до сегодняшнего дня последний раз крупно повздорили, вовсю поливая друг друга сарказмом и знатно помяв окружающую поляну. Впрочем, там же и заключив соглашение о некоем "пакте дружбы". Так юный Шляпник обзавелся первым союзником в незнакомой Стране, а Чешир получил неординарного собеседника и любопытного друга. Именно Чешир многое рассказал Дэйву об устройстве нижнего Города, научил безопасным тропам, познакомил со Скаром, и отчасти показал, как оставаться неизменной константой, оставаясь безразличным к мышиной возне Сопротивления и Дворца.
Эти вопросы вообще, кажется, его не интересовали. Гораздо больше его забавляло лазить по старым развалинам, улепетывать от страшных существ, постепенно вычищать нужные ему тропы и...менять лица.
Это было его свойством, его проклятием. И пусть Шляпник никогда не обсуждал это с ним, но всегда видел, как этого странного парня собственное свойство тяготит ровно так же, как и забавляет.
Собственно, они тогда и затянули знакомство именно потому, что Шляпник удивительным образом видел его настоящее лицо. Не те маски, что Чешир непроизвольно демонстрировал всему миру, а настоящего живого парня за ними. И самого Чешира это тоже удивляло. Не раз и не два он подкалывал Шляпника о том, что неужели у того нет ни единого человека, которого тот хотел бы видеть больше всего? Неужели тот ни разу не влюблялся, не тосковал ни по кому?..
Шляпник только ухмылялся и отмалчивался, но видел, как текущее положение вещей Чешира ужасно устраивало и радовало.
А сейчас он впервые смотрит на Шляпника чужими глазами, говорит чужим голосом и носит чужой облик.
И Шляпнику самому невыразимо жаль, что он стал такими же, как все.
И Чешир тоже это понимает.
- Мне жаль, что ты перестал видеть во мне меня.- роняет он в пустоту, отпивая пару глотков драгоценного напитка.
- И мне. - вздыхает Шляпник.
- Ты скучаешь. - выносит вердикт Чешир. И Шляпник горько ухмыляется, раскачивая чашку в ладонях и смотря на завихрения напитка.
- Да.
И в этом "да" - все то, что он не мог, не решался, не думал говорить тому, чей облик носит его старый друг перед ним теперь. Он скучает. Тоска гложет его изнутри, заставляет верить в невероятные возможности снова и снова. Заставляет не забывать.
- Я предал его. - слова срываются прежде, чем он успевает их осознать. А когда осознает - все-таки поднимает на Чешира горький и опустошенный взгляд.
А тот молчит. Молчит и просто смотрит на него Марковыми глазами, не нарушая установившейся тишины. И вдруг произносит странное, непонятное, невозможное.
- Вы были, Дэйв. А это стоит всех свеч в игре. Тем более, знаешь... - Чешир пружинисто поднимается с кресла и сызнова вплотную подходит к хозяину Чайного Дома, снова обдавая того до боли знакомым ему теплом. А после - понижает голос до шепота, говоря практически беззвучно, всего лишь выдыхая воздух, а на деле - вдыхая жизнь. - ...в карточных играх не бывает победивших фигур. Все масти идут в расход.
И Шляпнику кажется, что он ослышался. Но он же не...
Он поворачивает голову и расширившимися зрачками смотрит на Марка-не-Марка.
- То есть...
Чешир усмехается.
- Да.
И кажется, он лишится второй чашки за вечер, потому что пальцы впиваются в стекло с такой силой, что еще немного - и осколки вонзятся в плоть, а чай в который раз прольется на пол.
Он все-таки угадал.
В Их мире ведется игра. Старая, древняя, игра по правилам, игра без победителей, игра, где отдельные Масти возомнили себя игроками, но на деле и понятия не имеют о том, что играют ими самими. Амбициозные, напыщенные, мнимо важные, - они даже понятия не имеют. что все их жизни на деле подчинены одной большой системе, в конечном счете приводящих всех всего к одному итогу: отбою.
А Чешир тем временем отходит и,засунув руки в карманы, разглядывает склянки с эмоциями на шкафах.
Шляпник впервые за долгое время искренне, пусть и грустно, улыбается и все-таки делает глоток настоя. Ромашка немного горчит - передержал, - а вот мята приятно холодит рассудок. Самое то, чтобы зажмуриться, откинуть голову назад и с силой сжать глаза, вызывая цветные пятна под изнанкой век.
Они. были. правы.
- И что дальше? - оборачивается к визитеру Шляпник, разглядывая его.
Неудивительно, что Чешир тоже догадался об этой игре. Наверное, ему было даже проще: не ввязанный ни в какие системы подчинения, ему было забавно и просто наблюдать за раскладом свысока. Тем более, зная о карточных играх как таковых (а с кем еще можно было безболезненно играть в это стране?), сложно было не догадаться хотя бы по названиям мастей о прямой аллюзии на их Страну.
Боже, какой же он дурак! Они же столько раз играли с Чеширом и в дурака, и в двадцать одно, и в покер - так почему же ему не приходило в голову хотя бы задуматься о том, почему королева страны носит имя Королевы Червей, а откровенные наряды сотрудниц Казино имитируют бубновую масть. Дурак, дурак, дурак!
А что толку теперь?
По сути, признание Чешира не меняло ничего - ну да, игра, ну да, отбой. Но Марк мертв, и дальше все это не имеет смысла.
Разве что...
- А? - гость под чужой личиной высовывает нос из очередной колбы и уморительно морщится, почти чихая. - В смысле что дальше? Жить. Играть. Работать. Наслаждаться тем, что у тебя есть. Ну или, по крайней мере, стремиться к этому.
Он снова улыбается. И улыбка эта - совсем не Маркова. Она принадлежит тому, кого Шляпник все еще помнит смешливого темноволосого паренька с заразительной улыбкой и удивительно старыми глазами.
И Дэвид внезапно понимает, что тот хочет сказать.
Даже если он и предал Марка, даже если он вывел его из игры, он сам все еще имеет силу. Он все еще в игре.
И раз это так. Раз он все еще может что-то сделать, то он разрушит эту игру.
Всеми возможными способами.
Ради того, чтобы кто-то еще мог быть.
Так, как не смогли они.
Улыбка Чешира становится еще шире, а Шляпник впервые не сомневается в том, что тот все таки читает эмоциональный фон.
- Кстати, - вдруг добавляет это невозможное существо, - я же пришел не просто так.
- М? - вопросительно приподнимает бровь Шляпник.
- Я принес благую весть! - радостно раскидывает руки в стороны паренек в лицом Марка.
К одной взлетевшей брови добавляется другая. Вот теперь он узнает Чешира даже под маской.
А тот, тем временем, демонстративно оглядывается по сторонам, гримасничает, веселится вовсю, и снова пружинисто подбирается к владельцу Дома.
- Я тут узнал, - доверительный тон так и пронизан совершенно юным весельем. - Что Зеркало Перехода перестало работать.
Остраняется, и смотрит - задорно, смешливо.
А Дэвид - не Шляпник, не маска, а самый настоящий человек под ней - вдруг заходится искренним хохотом. Он обожает этого парня. Нет, серьезно. Он обожает Чешира и его способы преподносить известия.
- Что ж так? - так же откровенно веселясь, вопрошает Шляпник. - Неужто Королева перепила Плотниковских настоек совести и чести?
Чешир дурачится, округляя глаза и надувая щеки.
- Вот так вот я тебе возьму и все-все расскажу! Так же будет категорически неинтересно, Дэвид!
И Шляпник не сомневается, что эта падлюка больше не скажет ни единого слова. Большой любитель настоящих приключений и настоящей Игры, тот никогда не выдывал ему заранее всех условий, предпочитая наблюдать, как Дэвид последовательно разбирается во всем сам. Впрочем, и его самого это всегда устраивало.
Так отчего он должен возникать сейчас?
И если Чешир приносит ему очередной кусочек головоломки, очередное дополнение к правилам, кто он такой, чтобы отказываться от таких возможностей.
- Как скажешь, - растягивается в такой же ухмылке Дэйв.
- То-то! - устремляет палец к потолку этот кривляка и подмигивает, продолжая веселиться. - Узнаю своего старого доброго Шляпника!
Да Шляпник и сам себя узнает. И за это - он благодарен Чеширу.
И тот это понимает, враз становясь мягким, спокойным и непередаваемо теплым.
- Спасибо. - тихо признается Шляпник.
- Не за что. - улыбается парень. - Увидимся, Дэйв! - и, махнув, рукой растворяется в темноте.
- Увидимся... - Шляпник хмыкает, качает головой и залпом допивает остатки остывшего напитка.
В кабинете полный бардак, и определенно не мешает прибраться к следующему дню. В конце концов, каждому встречному совершенно необязательно знать, что здесь происходило ночью.
И Шляпник, закатав рукава, оттаскивает испорченные кресла к себе в кладовку, чудом находя там какие-то другие, целый и почти похожие. Собирает осколки, вычищает пол, поправляет колбы на шкафах, проверяет запасы и - вдруг находит под страстью, заключенной в стекло, оставленную Чеширу карту.
Звонкий и искренний смех пронзает затхлую тишину Чайного Дома, окутанного замершим временем. Шляпник все смеется и смеется, ощущая как его покидает что-то темное, затхлое, болезненное, оставляя после себя лишь приятную пустоту, заполненную невысказанной любовью, бережно заключенной в хрусталь памяти, решимостью и легкой горечью.
Жизнь все-таки продолжается.
Пиковый Джокер в его руках как нельзя лучше напоминает об этом.

А на следующий день в его Доме появляется Алиса.
И время возобновляет свой ход.
[NIC]Hatter[/NIC][AVA]http://s5.uploads.ru/xfL7Q.jpg[/AVA]