[NIC]Mad Hare[/NIC][AVA]http://funkyimg.com/i/2u4Sw.jpg[/AVA]
Что может быть нуднее монотонности? Что может нагнетать больше тоски, чем вынужденное бездействие? Разве что наигранное веселье и радость от помолвки какой-то высокопоставленной персоны. А тут сразу двух. Скучно.
Герцогиня и Червонный Валет, омерзительно сладкая парочка со стороны и отличный расклад для королевства. Королеве нужно держать частенько рвущегося из-под присмотра сына на коротком поводке, Королеве нужна послушная невестка, которая не слишком запугана властью Ее Величества, но и достаточно умна, чтобы не прекословить в некоторых вопросах. Две собачки под надзором Королевы. Что будет, если отпустить поводки?
Но Короле держит крепко. Всех, кого пожелает держать. Те немногие, что решили самостоятельно снять с себя ее ошейник, давно забыты историей где-то под тяжелой водой. Заяц оказался умнее. Поводок давно был снят, но Королева о том не догадывалась. А если и догадывалась, то такой расклад ее устраивал, так как веревочка не натягивалась туже, а бархатный ошейник не пытались заменить на стальной. И на том спасибо. Доверяют. И зря.
Так вот, помолвка. Скучное и унылое зрелище, пестрая и полураздетая толпа, где самая раздетая — невеста, а самый одетый — жених. Забавно. Тело у Герцогини отменное, она и в целом внешностью удалась, выглядит послушной глупой куклой для тех, кто ее не знает. Впрочем, для тех, кто ее знает так, как Марк, она не представляет никакой угрозы, но и она кое-что может.
Радость, поздравления, веселье — для других, Заяц же бдит. Его задача, как и всегда, как и везде, контролировать, чтобы охранные системы работали отменно, чтобы масти выполняли обязанности, чтобы ни одна пылинка не просочилась в зал без ведома Безумного Зайца, чтобы ни один глоток эмоций не стал лишним у гостей. И потому Марк бдит, как умеет ответственно. Но лишь до той поры, пока среди толпы не появляется вихрастая голова, однажды уже заставившая его снова сойти с ума.
Заяц ни капли не удивился, он знал, что Дэйв прибудет на помолвку с личным визитом, потому что это долг, потому что он приглашен, а еще потому, что он тоже хочет кушать, как и все, а тут ныне такое сборище жадных до эксклюзива людей, что грешно было бы не воспользоваться общей суматохой. Дэйву было не до Зайца, он только и успевал крутиться между накатывавшими со всех сторон людьми. Словно бы это у него сегодня праздник, а не у молодой четы.
Потому Валет просто продолжил свою работу, краем глаза наблюдая за перемещениями особого взлохмаченного объекта. Но толпа скоро стала редеть, Червонный исчез в направлении личных покоев, Король с Королевой отправились в банкетный зал, а вот Герцогиня.
О, эта прелестница раз за разом заставляла Зайца увлеченно охотиться в стенах дворца, как кошка на мышку, вынюхивая все ее интриги. Занятно, но каждый раз Марк оставался ни с чем, только собирая в руках неопровержимые доказательства и сразу же теряя их, стоило Герцогине начать объяснять свой замысел. Эта птичка умела красиво петь. И лапшу варила отменную, искусно развешивая на ушах всех желающих.
Сейчас, скользя тенью по ее стопам, Марк ожидал чего угодно, но только не того, что она зажмет его Дэйва в тесной комнатке у лестницы. Странное чувство кольнуло в области груди, да так сильно, что Марк с трудом подавил желание ворваться в каморку, чтобы застукать обоих на месте преступления. Но шестое чувство такое шестое, да и куда интереснее переждать странный прилив непонятных ощущений, зато узнать, что будет дальше.
И пока Марк боролся с собой, подкрадываясь к двери, вес разговор уже состоялся, а следопыту осталась, пожалуй, самая важная фраза: «Две недели и заказ ваш». Вот от этого он и будет отталкиваться.
Ровно через две недели слежка скользил тенью Герцогини прямо до Чадного Дома, сопровождая безмолвно. Нет, сегодня он не столько следил, сколько охранял будущую королеву, не столько по ее просьбе, сколько по личной инициативе (слежку ведь никто не отменял). Одним словом, Герцогиня знала, что ее будут охранять, но не знала кто конкретно и как долго.
Герцогиня не задерживается долго в Доме, уходя так же незаметно для редких прохожих, как и пришла. А до дворца ее проводят, Марк позаботился об этом. Его же цель осталась там, в Доме, в полном одиночестве. Конкретных целей для визита у Валета не было, но он был наслышан о том, что простые люди часто заглядывают друг к другу в гости на чашку чая, иногда даже не предупреждая о своем визите. Простым это нравится.
Знакомо пройдя по залу, Валет мягко толкнул дверь, без приглашения входя в святая святых Дома, а вот за собой дверь не просто прикрывая, а закрывая на весьма любезно оставленный в скважине ключ. Он хотел сделать сюрприз, но у Шляпника слишком хороший слух.
— Могу поздравить с особо успешной и выгодной сделкой? — сегодня без приветствий, все приличия в сторону, не до того, одна только мысль, что Герцогиня была тут и могла заплатить самыми разнообразными способами, злила и сводила с ума, опять, — Поделись своим успехом.
Слова звучат отчетливо, звонко, каждое слово отдельно от другого, падает, как стекло на камень. Каждый шаг отдается гулким эхом, нагнетая обстановку, накалявшуюся по мере того, как Заяц приближался к Дэйву.
— Видел тебя на празднике. Ты не очень-то был рад оказаться в светском обществе, — до травы остается шаг, такой желанный, с тихой жаждой снова смять ботинком его траву, но Заяц останавливается, скидывая ботинки и ступая на траву босыми ногами, — Они утомительны, пестры и глупы. Марионетки, которыми забавно и весело управлять, дергая за ниточки.
Он привычно падает без спроса в соседнее кресло, бросая беглый взгляд на чайник и две чашки. Снова две чашки, но обе не тронутые. Снова будто бы Шляпник ждал кого-то, кто не пришел или вот-вот придет. Но этому кому-то снова придется подождать, пока Марк тут не закончит. А чем закончится эта беседа, не знал пока еще и сам Заяц. Дежавю.
— Чаю? — он цепляет чайник, наливая ароматную жидкость в обе чашки и одну протягивая Дэйву, — Он сегодня удивительно пахнет. Ты никак добавил туда какие-то эмоции? — Заяц принюхивается, надеясь, что травить самого себя Шляпа не станет, — Нет, не эмоции. Что-то другое. Это заказ Герцогини, не так ли?
И он делает несколько глотков чая, пробуя его на вкус. Напиток показался Марку горьковатым, пряным, с примесью чего-то приятно-кислого. Пожалуй, именно таким Марк представлял на вкус Шляпника, да, именно таким бы был он, если бы был чаем. С ноткой приятной расслабленности и сонливости, вроде как просто вечер и общая усталость, но минуту назад он был бодр и полон сил, и вот уже сейчас давит желание сладко потянуться, высказав свое удовольствие уютом Дома.
Запоздало в послевкусии он различил нотки простой ромашки и мяты, безумно примитивных и таких действенных успокоительных, дарованных остатками природы. Кажется, это весьма странный заказ, смахивающий не столько на яркие эмоции, сколько на крепкое снотворное. Быть может, у Герцогини или Валета на почве помолвки бессонница и нервы шалят? Быть может. Но главное то, что Дэвид тоже выпил, это Марк видел сквозь заволакивающий глаза туман нахлынувшего сна.

[NIC]Mad Hare[/NIC][AVA]http://funkyimg.com/i/2u4Sw.jpg[/AVA]
Ночь. Ночью здесь тихо. Тихо и темно. Горят только красные лампы Exit, да тусклый ночник в комнатке отдыха. Кто считает, что условия здесь отличные, кто думает, что тут можно днями валяться на койке и ни черта не делать, тот сильно заблуждается. Валять дурака здесь может только он. Он и его коллеги. И то лишь по ночам.
Серые стены, до ужаса однообразные и унылые, потолки белого цвета, но за многие и многие годы ставшие едва ли светлее стен, в некоторых углах на стыках бетонных плит от времени и периодической сырости наросла плесень. И только полы, о да, полы здесь сверкают идеальной полировкой, идеальной чистотой. Скольких он лично таскал тут, по этим самым полам, заставляя протирать камень собственной задницей! Ох, скольких он еще тут протащит.
Некогда серые прутья решетки, выкрашенные в тон стенам, давным-давно облупились, обтерлись и сгладились до почти что зеркального блеска под руками сотен тысяч, под зубами, под губами и лбами прижатых к ним. А широкие коридоры наслушались столько оттенков криков, что и не сосчитать их всех. Чего он только не наблюдал на экранах мониторов, скучая ночными сменами на своем посту, о-о-о, любо-дорого вспоминать эти изумительные и красочные сцены насилия, побоев, грязного секса.
Те, кто считают, что в таких местах сходят с ума и перестают быть людьми, те верно считают. Такие места выжигают за первый же год все человеческое, или как минимум заставляют запихнуть все человеческое себе поглубже в глотку и заткнуться, сливаясь с местным сбродом, принимая жесткие законы этих джунглей. Либо ты, либо тебя, таковы правила. Но у некоторых есть привилегии, например, у него.
Марк неспешно вышагивал по пустым коридорам, насвистывая незатейливые мотивы себе под нос и время от времени со смачным грохотом пересчитывая металлической дубинкой металлические прутья камер.
Тюрьма строгого режима уже не первый год была его домом, его отдушиной, местом, с которым он сроднился настолько, что не представлял себя без него, а его без себя. Марк помнил, как попал сюда зеленым юнцом, как был едва ли не сожран уродами, осужденными на пожизненное заключение, как его пытались нагнуть в одной из камер и, хвала небесам, что его напарник вовремя подоспел. Тогда он начал огрызаться, запихивать страх поглубже в себя, без жалости бить, уродовать, учить. И его признали хищником.
Его тут уже считали старожилом. Он лично воспитал не одно поколение надзирателей, влюбленных в свое дело. И Марк был намерен воспитать еще десятки таких же отменных парней, возможно однажды, выбрав одного себе в напарники и перестав быть одиночкой. Но это потом, а пока в узкое тюремное окошко в одной из камер уже пробился солнечный луч. Это означало, что еще одна ночь прошла, очередная недельная смена подходит к концу.
— Подъё-ё-о-о-о-ом!!! — зычный голос раскатился по коридорам, заставляя отмороженные тела шевелиться.

Ближе к вечеру в каморку завалилась парочка новоиспеченных учеников Марка, молодая смена. У парней это была первая недельная вахта, которую они проведут здесь одни. Но, разумеется, Марк был бы плохим наставником, если бы не был всегда на связи со своими ребятами, ведь кто как не он придет на помощь и кого, как не его боятся все арестанты?
— Дик, Стив, добро пожаловать, парни, — крепкие рукопожатия и дружеские объятия, такие странные теплые отношения в таком паршивом месте, — Ну что, готовы доказать этим отбросам, что вы здесь главные? Вот и хорошо. Если что, мой номер у вас есть, не робейте. Не хочу тащить вас в медблок зашивать ваши задницы, так что чуть что, сразу звоните.
Сдав пост молодому поколению, Марк собрал вещи, покидая здание тюрьмы и вскоре выходя за высокую стену в мир. Он любил свою работу, но и ему надо было иногда отдыхать. И за годы службы первичный план уже давно был отшлифован, как те полы в коридорах.
Приятные сумерки уже наползли на землю и до темноты оставалась всего пара часов, как раз достаточно, чтобы добраться до ближайшего тихого городка, а там и до Королевского бара, излюбленного места разных прохвостов, байкеров и прочей шелупони, среди которой Марк чувствовал себя рыбой в воде и королем.

Одинокий столик на одного человека в дальнем углу бара привычно пустовал. То ли жители уже настолько привыкли, что это место всегда забронировано за неким мистером, то ли просто слухи об этом мистере уже давно и прочно витали по городу. В любом случае, Марк был только рад, его тут никто не видел, никто не трогал, зато ему было видно очень многое. А в последние месяцы особенно его интересовал только один объект.
О да, раньше Марк не замечал этого веселого бармена, но как-то однажды ему довелось услышать выступление чудного дарования, что залихватски управлялся с тонкими барабанными палочками, выбивая ритмичные пассажи со сцены. И что-то в душе Марка дрогнуло, что-то, что Марк предпочел очень быстро окрестить всего лишь неутоленной жаждой.
С тех пор всякий раз он приходил в бар не столько чтобы выпить и расслабиться, сколько чтобы увидеть и услышать еще раз. И день за днем в его голове складывался идеально выверенный план действий, расписанный по минутам и до мелочей. План, который человек в здравом уме назвал бы сумасшествием, болезнью рассудка и подсудным делом по статье похищение.
И сегодня молодой бармен был особенно привлекателен. Его веселый щебет, а иначе и не скажешь, Марк, казалось бы, слышал сквозь шум зала, каждую его эмоцию. Слышал и не мог отвести пристального и пронизывающего взгляда от объекта своих желаний. Пожалуй, сегодня самое время познакомиться ближе, но сначала, о да, сначала выступление.
Звонкие щелчки палочек перекрыли гул зала. Сегодня в меню был рок, прекрасно отражающий все те черные мысли, что роились в голове надзирателя при одном только взгляде на довольно растянутые в улыбке губы, на взъерошенные вихры бармена, на скорость, с которой мелькали палочки в его руках.
Panic! At The Disco — Victorious в исполнении местного вокалиста звучала не очень, но громкая и бодрящая музыка скрашивала все погрешности доморощенного певца, да и кто такой Марк, чтобы осуждать таланты других, тем более в той сфере, в которой он сам профан? Но внутри все сладко заныло от желания и предвкушения, сегодня будет тот самый день. Он знает это, и ему предстоит прекрасная и сладкая работенка нынче ночью.
Новые ритмы зажигательных тяжелых песен с незатейливыми текстами, смысл которых стар как мир, будоражили, заставляя Марка гореть заживо, с каждым новым ударом все с большим трудом усиживая на месте, порываясь стащить бармена прямо со сцены на глазах у всех, забыв про осторожность. Одна, две, три, четыре. Пятая. Снова Panic! At The Disco, но на этот раз Дом воспоминаний, не менее живая, но более лирическая, именно такими песнями обычно эта компания заканчивает первый этап своего выступления. Жаль, но второго сегодня не будет, не с Дэвидом.
Бесцветной тенью поднявшись с места, сквозь толпу Марк вдоль стены прошел до туалетов, скрываясь за дверью и замирая в полутьме помещения. Оставалось терпеливо ждать, ведь не изменит же бармен своим привычкам? На сцене слишком жарко, слишком много сил он вкладывает в игру, отдаваясь любимому делу полностью, отдавая всего себя, настолько, что разве что ледяная вода способна после приглушить его эмоции и ту заметную дрожь во всем теле, что охватывает обычно бармена после выступлений.
Адреналин бьет по голове, стучит в висках и сердце норовит вот-вот вырываться из грудной клетки, настолько сильна отдача зала во время его выступлений. Марк не раз видел, как тяжело вздымалась грудь бармена на последних аккордах, на последних ударах. Он видел, как тяжело липнут волосы ко лбу, как блестит бледная кожа, и всякий раз бармен со сцены прямиком скрывался здесь.
Последний удар был положен на барабан, зал ликовал там, за стеной. Сейчас если прислушаться, то можно отчетливо услышать за этим гулом спешные шаги бармена, спешащего скорее умыться и вернуться к работе, обслуживать в сотни раз более сговорчивых клиентов, страждущих поболтать или перемигнуться с таким заводным парнем. Еще шаг, дверь туалета распахивается и вот мокрый и счастливый парень вваливается в помещение.
— Добрый вечер, — Марк вежливо поздоровался, наблюдая из угла за блестящими глазами бармена, — Шикарное выступление, я ваш фанат.
В несколько шагов надзиратель преодолел разделявшее их расстояние, оказываясь прямо за спиной еще не остывшего парня, с шумом выдыхая свои последние слова, последние, которые услышит бармен прежде, чем его накроет темнота. точный, выверенный укол в шею, вонзая тонкую иголку и выжимая до последней капли содержимое шприца, убойную дозу снотворного, вырубающего напрочь в первую же минуту.
— Ну, тише-тише, все будет хорошо, обещаю, — потяжелевшее тело послушно обмякло в руках мужчины, — Вот мы и познакомились.

Выручка у надзирателей достаточная для того, чтобы купить собственный дом. Ничего особенного, ничем не выделяющийся особнячок в один этаж, зато с чердаком и просторным подвалом. А чего еще желать? Кухня, гостиная, гостевая спальня, пара ванных комнат, на чердаке обустроенная спальня хозяина дома. А в подвале — самое вкусное. В подвале, помимо традиционных стеллажей со всякой ересью, была оборудована небольшая комната, идеальное место для редких моментов уединения.
В комнате царила приятная полутьма. Краденый бармен лежал аккурат в центре комнаты, одетый и уже подсохший после выступления. Тонкие, но крепкие металлические кандалы обхватывали тонкие запястья, подобно змеям стелясь рядом на полу, пока не натянутые, пока отпущенные. Но очень скоро, лишь только бармен придет в себя, эти цепи подчиняться механизму, накручиваясь на колеса в потолке и поднимая парня с пола, подвешивая его на руках.
Более широкие кольца сковывали щиколотки парня, прочно приваренные к кольцам в бетонном полу, чтобы жертва не брыкалась и не выделывала финты ногами. А то бывали случаи, о да, бывали. Пришлось усовершенствовать и обновить интерьер.
Марк стоял у дальней стены, спиной к своему пленнику, привычно насвистывая мотивы себе под нос и расчехляя неспешно свои любимые игрушки, которые он уже очень давно не использовал.
Но вот жертва подала признаки жизни. Одно движение, кнопка пульта мягко нажалась, приводя механизм в движение, натягивая цепи и плавно, очень постепенно поднимая еще полусонного парнишку с пола в вертикальное положение.
— С пробуждением, Дэйв, — снова поздоровался, оставляя на время игрушки, беря лишь кувшин с водой, и подходя к пленнику, — На-ка, выпей, ты наверняка хочешь пить, — ему не привыкать поить людей, приводить кого-то в чувства.
Вода из кувшина уверенно полилась и в губы парня, и мимо них, увлажняя рубашку, моментально прилипшую к груди, стекая еще ниже, но пока лучше не смотреть, насколько низко пролилась вода, слишком велик соблазн.
— Не нервничай, ты у меня в гостях, и я даже не буду тебя зверски пытать и убивать, хотя мог бы. Мы просто познакомимся поближе, да? — голос его звучит тихо, он льется слишком нежно, чересчур приторно, настолько, что вызвал бы холодный пот у самого дерзкого заключенного, — Я давно за тобой наблюдаю, мой прекрасный подарок судьбы, — загляни сейчас бармен осознанно в глаза своего пленителя, и он бы ужаснулся, увидев нездоровый, ненормальный и лихорадочный блеск тронувшегося умом человека, опасного человека, привыкшего к сопротивлению и жесткости.
— Я Марк. Безумно рад познакомиться.

[NIC]Mad Hare[/NIC][AVA]http://funkyimg.com/i/2u4Sw.jpg[/AVA]
Очень нечасто и очень немногие в ответ на проявление силы могли огрызаться, острить и хорохориться, показывая свою браваду. Но этот мог, о, еще как мог, как оказалось. Только вот смелость ли это или банальная попытка прикрыть свой страх? Марк предпочитал считать, что второе. Так было приятнее, да и более правдоподобно. Но наверняка Дэйв действовал на чистом адреналине, еще не прошедшем, еще не выведенном из крови, да и Марк не собирался выводить его, а вот распалить еще сильнее, влить новые дозы — да.
— Я здесь закон, — короткий и хлесткий ответ, прозвучавший достаточно жестко, словно щелчок плети.
Марк хотел, чтобы парень боялся, но не просто боялся, а жил этим страхом, желал этого страха, упивался этим страхом. Чтобы страх был наркотиком, слишком сильным, настолько, что привыкаешь с первого раза и больше не можешь без него жить. Марк хотел, чтобы именно этот бармен отказался уходить добровольно, а оказавшись выкинутым — стремился попасть обратно, искал контакта, просил и был бы готов на все. Марк хотел не просто получить удовольствие, а привязать к себе теми путами, что прочнее стали, красовавшейся на запястьях и щиколотках Дэвида.
Подобная мысль обожгла сознание Марка. Раньше таких мыслей у него не возникало. Раньше он стремился просто получить удовольствие от процесса и выкинуть, как ненужную игрушку, не задумываясь, что будет дальше с тем, кто побывал в его доме. И, судя по тому, что представители того самого закона, которым пытался прикрыться бармен, еще не нагрянули в дом Марка — жертвы его были безуспешными в попытках найти управу на беззаконие.
Впрочем, что есть закон для того, кто уже давно вне закона. А тюрьмы никак не похожи на те места, где закон блюдут и чтят. И у работающих там были развязаны руки, а уж в их колонии так и вовсе. О них знали везде, в разных городах, все нарушители и все хранители порядка. К ним не стремились. Во многих учреждениях считали, что быть направленным даже на временную замену к ним, в их безнравственный проклятый Тауэр, как сами работающие и заключенные прозвали эту тюрьму, было равносильно самому жестокому наказанию. Многие полагали, что здесь даже работники — оправданные бывшие бандиты, допущенные по непонятным причинам до власти.
Но нет, бандитами они не были. Все надзиратели, врачи, повара, служебный персонал и многие другие были обычными людьми, по разным причинам попавшие именно сюда, проникнувшиеся и прижившиеся, ставшие частью одной системы, где закон был бессилен. И их Тауэр не трогали. Даже власти Королевства просто отворачивались и закрывали глаза, когда речь заходила про данное заведение. Потому что все знали, что сюда привозят самых отъявленных, и что за ними иного надзора, кроме уже устоявшегося, быть не может, и им все прощали и спускали с рук.
Но слушать про закон было занятно. Кажется, парень толком и не знал, с кем имел дело, а если знал, то явно либо не поверил, либо просто не осознал до конца, что, как и к чему. Либо был не в курсе, что рядом с его работой находится столь гнилое место, хотя это, как раз, было бы весьма странным и нереальным. Но бармену виднее.
— Давай, расскажи мне еще про закон, а я расскажу тебе, кто я и откуда, и почему для меня закон — всего лишь пустой звук, — сжав пальцами лицо бармена, Марк тихо прорычал слова, оказавшись слишком близко к лицу пойманного, — А потом мы развлечемся, — пальцы сжали щеки сильнее, давя на челюсть, заставляя чуть приоткрыть рот, — И ты сможешь зачитать мне свои права под звук ложащейся на твою спину плети. Уверен, нам обоим это понравится.
Всего лишь на краткое мгновение Марк ощутил, как внутри вспыхнула дикая злость, даже раздражение такой наглостью, ненависть к словам о законе. И это ощущение, ослепившее, повлекло за собой неконтролируемое действие: надзиратель, не так давно распаковавший свои игрушки и успевший припрятать парочку за поясом, неуловимо даже для себя самого взмахнул рукой снизу-вверх, с треском распарывая мокрую ткань рубашки. И единственное, что можно было заметить, это короткий блик на гладкой поверхности ножа.
Злость не приводит к хорошим последствиям. В таких делах следует сохранять спокойствие и холодность рассудка, иначе в воздухе начинает преждевременно растекаться приторный металлический запах крови. Но нет, опыт не пропьешь, опыт заключается в руках, что действуют ювелирно даже когда мозг отключается. И рана, что могла бы уже красоваться на груди Дэйва, осталась лишь тонкой полоской без повреждений кожи.
— Тебе страшно? Ты боишься? — абсолютно безумный взгляд глаза в глаза, взгляд тяжелый, мрачный, спокойный и одновременно взбешенный.
Он не хочет видеть страх в глаза барабанщика-бармена, он не хочет, чтобы тот видел происходящее и боялся еще больше. Он знает, что в темноте спокойнее и проще. И еще страшнее. Именно потому Марк, с таким трудом отойдя от жертвы, скоро вернулся обратно, ловко покрывая глаза парня черной полоской плотной ткани, стягивая на затылке пару крепких узлов.
— Не надо бояться, — не удержавшись, надсмотрщик коротко коснулся языком губ парня, пробуя того на вкус, пряного, горького, с ноткой кислинки, чувствуя дрожь, пробежавшую по собственному тему, такую приятную и желанную.
Теперь он ощущал свою власть.
Растянутое по струнке тело, полностью отданное в руки Марка, такой горячий парень, такой чертовски соблазнительный, заводной, активный, живой. Живой. Вот чего не хватало Марку — жизни. Отдав всего себя своей работе, он потерял там самого себя, потерял свою жизнь и сам вкус к этой жизни. Он забыл, как это — быть живым, умея возвращать это потрясающее чувство только вот так, кратковременными развлечениями. И пора было начинать, жертва наверняка заждалась, а ночь была вся еще впереди.
Мокрая ткань поддавалась с трудом, но от того вспарывать ее было еще приятнее, дольше, интереснее. Ее треск был более глухим, но срывать ее с тела было более болезненно, чем сухую. Она впивалась в кожу, не желая поддаваться, ее приходилось рвать с силой, с тихим довольным рычанием отбрасывая после в сторону и любуясь. Любуясь величайшим творением природы. Любуясь точеными линиями тела, напряженными мышцами и блеском влаги.
Его тихие шаги, обходя парня по кругу, глухо отражались от стен, они были единственным ориентиром бармена, помогавшим определять, где сейчас находится мучитель. Но Марк лишь давал затравку, уже через секунду, оказавшись позади парня, скинув обувь и оставшись босиком, становясь неслышным.
Долгие минуты могли бы показаться для Дэвида сущим адом, затяжной паузой, когда не знаешь, когда тишина закончится и как она закончится. Надзиратель же успел забрать вторую излюбленную игрушку, снова оказываясь позади скованного пленника. О, как велик был его соблазн! Как хотелось впиться в это распростертое между полом и потолком тело, брать его, рвать, забирать полностью, заставлять его кричать и выжимать до последней капли. Но всему свое время. Всему свой час.
Пока он позволил себе лишь малость. Шаг. Еще. Остановиться в полуметре от жертвы, осматривая с головы до ног, лаская взглядом изгиб спины. Еще пара шагов, становясь ближе, ведя кончиками пальцев в миллиметре от кожи от самых лопаток до поясницы, до линии брюк. Еще шаг, замирая в сантиметре от него, таким же невесомым касанием рисуя полосы по бокам на грудь, уже не сдерживаясь и прикасаясь пальцами к коже, так легко, немного щекочуще, бережно.
Он сам вздрагивает каждый раз, как вздрагивает под лаской парень. Он сам дрожит и едва контролирует дыхание. Он словно сам чувствует все прикосновения, прикрыв глаза и просто впитывая чужое тепло. Все медленнее, чем ближе пальцы к прессу, все теснее прижимаясь грудью к его спине, все больше напора в его прикосновениях, в конце уже не лаская, а болезненно чертя ногтями алые полосы вдоль живота. И сдерживаться все труднее.
— Что же ты молчишь? Хочу слышать твой голос, — выдохнул на ухо, резко отстраняясь.
Торопливые шаги назад, отходя, давая себе место. Он не мог и не хотел больше ждать. Он хотел слышать, слушать, упиваться голосом, упиваться той песней, которую ему будет петь Дэйв. А он будет петь.
Рукоять кнута приятно и привычно легла в ладонь, становясь продолжением руки. Короткий взмах, короткий щелчок в воздухе и самый кончик кожи целует напряженную спину. Марк знает, что это больно, но боль эта короткая, а со временем становится приятной. И движение руки становится более свободным, более широким, он отпускает кожаную змею, позволяя ей с новым ударом не просто касаться кожи, но обнимать стройное тело. Обнимать, чтобы после с оттяжкой вернуться к владельцу, всего на миг успокаиваясь перед новым витком, ложащимся вдоль спины, лаская и гладя от плеча и до бедра.
Как бы ни хотелось исполосовать все тело, но надзиратель помнит правила, главное из которых — не причинять увечий. Он иногда нарушает это правило, когда расходится слишком сильно, когда позволяет сознанию совсем отключиться, и тогда приходится сбрасывать тела на какую-нибудь свалку. Но сейчас такого он не допустит, с этим парнем хочется играть дольше. И потому он довольствуется верхней частью спины, раскрашивая бледную кожу короткими и длинными алыми линиями, горящими огнем.
Не трогая грудь, о, для груди у него припасено нечто совершенно иное, нечто, что добавит остроты к общему вкусу, но добавит после, чуть позже. И главное — не перестараться. Он уже ощущал, чувствовал на подсознании, что скоро удары, ложащиеся раз за разом друг на друга, станут слишком сильными и болезненными, настолько, что вскроют кожу и допустят привкус крови в воздухе.
Последний взмах, особенно крепко обхватывая поперек тела парня, обвивая обручем и отпуская, чтобы в следующий миг к раскаленной и воспаленной коже прикоснулись прохладные пальцы Марка, не особо деликатно очерчивая все полосы, раз за разом несдержанно царапая. Он помнил про боль и каждый сантиметр оцарапанной кожи следом покрывал влажными торопливыми поцелуями, зная также, как они жгут.
С жадностью прижавшись губами к шее парня, впившись в солоноватую кожу, прикусывая, надзиратель глухо прорычал одобрение, удовольствие начавшимся. О, он планировал многое и его мысли уже лихорадочно перебирали варианты следующего этапа, бессильно пытаясь остудить нахлынувший жар и смирить собственное тело. И он уже остановился на одном из вариантов, но…

Марк часто ругался, он знал множество грязных слов и выражений, его не редко видели в приступах неконтролируемого гнева, с трудом порой оттаскивая его от заключенных, просто чтобы не убил. И сегодня была именно такая ночь.
Звонок телефона, слишком резкий и громкий в их лирической тишине подвала, окатив Марка ледяным потоком, руша абсолютно все планы. Заключенные, почуявшие, что на смену вышли молодые парни, решили устроить бунт. Конечно, ученики Марка справлялись, но с трудом, потому и решили вызвать подмогу.
И теперь Марк избивал одного из заключенных, не успевшего увернуться из-под карающей руки. Избивал его, совершенно не осознавая, что делает. Глаза застилала пелена, а его ругань давно превратилась в бессвязный поток ненавидящего рычания. И даже крепкие парни, Дик и Стив, не сразу смогли справиться с разбушевавшимся наставником. Как оказалось, скрутить его, Марка, даже вдвоем было большой проблемой.
Ему пришлось прервать свою игру, накачав барабанщика снова снотворным и оставив лежать одного, глухой ночью на заднем двое бара в котором он работал. Пришлось признать, что вряд ли теперь парень сам захочет вернуться, ведь процесс был не закончен, а оставлять пленника надолго в доме одного — было опасно, опасно как для Марка, так и для Дэвида.
И Марк был в бешенстве. Но бросить своих на растерзание толпы просто не мог. не все человечное в нем было мертво, кое-что лишь обрело новую форму. Но одного раза, одной демонстрации всегда было достаточно, и новая ночь, наполненная металлическим вкусом крови, подходила к концу.

[NIC]Mad Hare[/NIC][AVA]http://funkyimg.com/i/2u4Sw.jpg[/AVA]
Ночь была испорчена, ночь была полна ненависти, злости и обломанного кайфа. В распоряжении мужчины был любой, кто находился в тот момент в тюрьме, будь то заключенный или кто-то из персонала. Марк мог бы взять любого, и никто не сказал бы слова против, потому что это было бы бесполезно. Но он не хотел. Он предпочел выместить все свое желание в побоях, а после, успокоившись, просто ночь напролет пить, мрачно смотря в одну точку.
Уже утром, оказавшись в одиночестве в пустом доме, в котором планировал проснуться не один, у Марка не осталось сил на то, чтобы сделать хоть что-то. Разве что отправить смс знакомому в участок, с запросом найти и отследить передвижения одного милого бармена. Так что к новому пробуждению у Марка на почте уже была вся необходимая ему информация о том, где нашли Дэйва, где он провел последние сутки и куда направился после.
Как оказалось, в последний раз местная камера зафиксировала его появление у старого заброшенного здания. Конечно, заброшенным оно было только для тупых обывателей. Марк же знал, что там внутри есть прекрасно оборудованная комната-тир, где часто разминались и его ребята, о чем после и рассказывали Марку, советуя тоже туда наведаться. Только Марк предпочитал стрелять в стенах тюрьмы, чтобы заключенные могли это слышать и видеть. Не суть.
Сейчас было важно подготовиться и застать на месте бармена. Марк конечно не сомневался, что Дэйв надолго зависнет в тире, судя по всему вымещая свои эмоции (о, и Марк более чем понимал, что к чему, сам такой же был), но все же стоило не мешкать. К счастью, Марк был мастером пафосных и неожиданных появлений, а еще знал, как и чем можно развлечь огорченного любовника, лишенного внимания и ласки. Стоило рискнуть и проверить, на что поведется бармен. И для него был особый подход, без всяких излюбленных и красивых жестов вроде цветов и ресторанов. Хотелось верить, что Дэйв не такой.
Сборы не заняли много времени: черный цвет, только кожа, только металл, все достаточно облегающее и предельно удобное, не стесняя движений — на заказ. Металлический любимец приятно гудел, встречая хозяина и с пол-оборота заводясь под властной рукой, получая в ответ нежную ласку по стальному корпусу и одобряющее ворчание Марка. Да, он питал слабость к двум вещам: к холодному оружию и к мотоциклам. Теперь, правда, добавилась еще одна слабость, временная или постоянная — покажет время, но слабость появилась. И именно за этой слабостью направлялся Марк.
Новая дорога, пустая дорога, люди в этой части города не самые активные и чаще пропадают на работе, чем проводят дни дома или на улице за беспечным отдыхом. Никаких лишних глаз, никаких лишних ушей, почти полная свобода, если можно таковой считать передвижения под прицелами камер. Хотя Марку они были не страшны, ибо одно слово, пара пассов наедине со «своим» человеком в полиции, и все ненужные Марку записи сами собой стирались, камеры смотрели в другую сторону, а протоколы с его именем исчезали из личного дела.
Пожалуй, эта его поездка тоже должна будет исчезнуть. Свой человек знает это, потому Марк с улыбкой отмечает, как камеры тактично отворачиваются, стоит ему подъехать ближе к одной из них. Правильно. И свой человек после получит заслуженную порцию внимания, но только когда Марк разберется с Дэвидом.
Подняв столб пыли, мотоцикл смиренно замолкает, останавливаясь напротив закрытой, якобы, на замок двери того самого тира. Да, главный вход закрыт, этакое прикрытие на случай непрошенных гостей, потому заходить лучше с заднего двора, а еще лучше — через тайную лазейку, о которой знали только завсегдатаи тира. А, ну еще Марк знал, потому что его ребята тут бывали. Теперь пришло время самому лично воспользоваться столько раз описанной дорогой.
Удивительно, насколько хорошая здесь была изоляция: даже войдя внутрь не было слышно ни единого выстрела, ни единого, пока не подойдешь к двери, за которой и скрывается сам зал. И так же удивительна легкость и бесшумность, с которой открывается тяжелая с вижу дверь. Все выверено до мельчайших деталей, все продумано и в том же — великий промах. В таких местах появление незваных гостей должно быть слышно за версту, любая облава, любое вторжение.
Но сейчас это лишь на руку, и это Марк осознает в полной мере, особенно когда его накрывает гулкий и громкий шум выстрелов, лившихся сплошным потоком. Не особо присматриваясь, но прежде привыкая к освещению, Марк видит вожделенный объект. Дэвид прекрасен во всех смыслах, он напряжен, от него веет злостью и яростью, от него волнами растекается опасность, разогревая и подстегивая интерес охотника.
Мишени, сполна настрадавшиеся от пуль и негатива, представляли собой жалкое зрелище, а парень, кажется, еще и не думал останавливаться. Это было прекрасно, это значило, что в его обойме еще достаточно пуль, это значило, что одна из них вполне может достаться Марку, это значило, что предстоит вероятная игра на грани жизни и смерти. Интригует.
Мужчина подходит ближе, плавно и осторожно, стараясь не засветиться раньше времени, напугать, заставить вздрогнуть и снова ощутить себя во власти более сильного и опасного зверя, чем сам бармен. Марк замер в каких-то сантиметрах от парня, легко скользя ладонью по вытянутым рукам Дэвида, пока свободной рукой так же легко стягивал наушники с его головы, наушники, весьма мешавшие сейчас.
— Держи руки чуть выше и не напрягайся так сильно, — голос Марка звучит тихо, обволакивающе, словно бы мужчина хотел одними только словами уже завладеть Дэвидом, — Ноги чуть шире, — мягкий удар ботинка по ботинку, вынуждая подвинуть ногу в сторону, — Выпрямись, — вторая ладонь перетекает по плечам на грудь, нажимая, вынуждая выпрямить плечи, — Вот так гораздо лучше.
Палец ложится поверх пальца бармена на курке, заставляя нажать, вместе освобождая очередную пулю, направляя ее точно в лоб несчастной мишени. Выпад сделан, новый шаг, новая проверка на остаточные воспоминания, на прочность привычки, на память. Выпад сделан, выпад со стороны Марка и следующий шаг он тоже оставит за собой.
— Мы не закончили позапрошлой ночью, — шепот обжигает по краю уха, проникая в самое сознание парня, — Это моя вина и я хочу ее искупить, — дыхание и новые слова касаются горячей шеи, а движения шероховатых губ щекочут кожу, — Я дам тебе то, чего не давал другим и не дам больше никому. Я дам тебе выбор, возможность решать самому, чего ты хочешь, — невесомый поцелуй остается в основании шеи, — Можешь пойти за мной сейчас, а можешь остаться здесь. Решать, что ты обретешь и что потеряешь, можешь только ты.
Порыв прижаться ближе, ощутить, пусть и через слои одежды, его жар, прижать и парня к себе, лаская по груди, по животу, помня прекрасно, каким может быть его тело уже на первом этапе игры, сумев представить, каким будет парень в последствии. Представить и сойти с ума раньше, чем было возможно. Слишком пленительно и слишком опасно, настолько, что, кажется, Марк вечно бы играл в такие игры. Кажется, он итак всю жизнь играет с Дэвидом в такую игру.
— Я буду ждать снаружи, — и он отстраняется, исчезая так же быстро и бесшумно, как появился, оставляя бармена наедине со всем сказанным, со своими эмоциями и мыслями, с не вымещенной яростью, наедине с решением.
Сам Марк вышел на улицу, к своему байку, усаживаясь намеренно спиной к тиру, чтобы не видеть до последнего, вышел ли Дэйв или нет, оставляя это знание лишь предчувствию и интуиции, и совсем немного иным чувствам, благодаря которым мог бы услышать шаги, хлопанье дверей и так далее. И именно сейчас, пожалуй, впервые за долгие годы, Марк позволил себе закурить, с удовольствием затягиваясь сигаретой и наполняя никотином легкие. Так себе замена и успокоительное, но для минут ожидания, которые всегда длились целую вечность, это было самое то.

[NIC]Mad Hare[/NIC][AVA]http://funkyimg.com/i/2u4Sw.jpg[/AVA]
Минут тянулись целой вечностью, огромной и бесконечной, без начала и конца, без края. Вечностью, в которой за одну сигарету успевает пролететь вся жизнь, а за две сигареты проскакивает лишь секунда. Время относительно и Марк это знал. А еще время – бесценно, но некоторые его мгновения обладают своей ценой и эту цену надо заплатить, чтобы после получить самое прекрасное, что только может быть. А быть может у каждого свое.
Марк вот отчетливо понимал, что ценой этих минут, что сейчас текли и обволакивали его облаком сигаретного дыма, будут именно сигареты, выкуренные одна за одной, сигареты особенные, с травой, которую не вырастишь в подвале под лампами, с травой, которую ему привезли однажды давно бог знает откуда, с травой, чей запас он бережно хранил именно для таких моментов. К счастью, случались они редко. Потому Марк был готов заплатить эту цену.
Безымянный наркотик всасывался в нёбо, в язык, стекал по глотке и наполнял легкие, даря незабываемое ощущение не то полета, не то падения с высоты. Наркотик расслаблял и одновременно заставлял напрягаться, выжидать, на краткие вспышки думая, что все происходящее – лишь сон. И что все это закончится совсем скоро, как и подобает сну, на самом интересном месте, а после. После будет что-то иное, что-то реальное и, вероятно, совсем не такое вкусное, как эти сигареты. С чего Марк решил, что это все сон? Солнце не грело.
Думая о своем, надсмотрщик все же не упустил тот момент, когда за спиной открылась и закрылась дверь, а земли коснулись осторожные быстрые шаги его жертвы. Что же, игра началась, второй раунд. И этот раунд Марк начал проигрывать уже сейчас, пропуская по спине непозволительную волну дрожи, вынуждающей глубоко и неровно вздохнуть, выпуская через нос ароматный дым.
- Поделюсь, от чего же нет.
Поднявшись с байка и обернувшись лицом к бармену, Марк делает новую затяжку, с прищуром наблюдая за парнем. Дэйв был согласен на предложенные правила игры, игра Марка нравилась барабанщику, а барабанщик нравился Марку. Они оба останутся только в выигрыше с полным спектром всевозможного удовольствия, на какое оба только смогут понадеяться и о каком только смогут мечтать. Но время – деньги. В данном случае – сигареты. И коль скоро жертва просит, то зачем же ей отказывать.
Порция отравы, полученная с затяжкой, буквально опаляет изнутри, обжигая гортань и нёбо, требуя выхода, и Марк подчиняется. Поймав барабанщика за грудки, рывком привлекая ближе к себе, гораздо ближе, чем было раньше, Марк жестко впился в давно манившие губы, сминая поцелуем. Пальцами по скулам заставляя парня разжать губы, он выдыхает яд сигареты, делясь этим бесценным вздохом, потому что эта затяжка, как и эта секунда уже не имеет цены, она поделена на двоих и отмечена победой со сладковато-приторным вкусом надежды.
В новый миг отстраняясь от чужих губ, давая возможность распробовать, но лишь не до конца, этот вкус, давая короткий перерыв на размышления и на принятие решения, мужчина снова прижимается к губам бармена, на этот раз целуя, коротко и властно, сам пробуя теперь того, кто принадлежит ему по праву, кто добровольно сдался, проиграл, при этом победив. Невероятное ощущение. Невероятный вкус. Пьянящий вкус. Нечто новое, что Марку определенно нравится.
- Садись сзади, - с усмешкой отталкивая парня от себя, Марк седлает и заводит байк, - Шлем там, - короткий кивок назад, где на заднике крепится второй шлем, - И держись покрепче, я предпочитаю кататься с ветерком, - газ, газ, еще газ, ожидая, пока руки бармена не обхватят поперек талии, крепко сжимая в объятиях, как разрешение сорваться с места.
И Марк срывается с низкого старта, срывается в бешенной гонке с самим собой, с гуляющим в организме ядом, со смертью. Четкого плана нет, не на день, который пока в самом разгаре, который надо скоротать. Другое дело – вечер и ночь, о да, он припас пару идей. А пока он просто доверит железному зверю самому выбирать дорогу, решая, куда завезти хозяина.
Вскоре асфальт под колесами сменился гравием, а после и песком с травой, а в узком стекле шлема вместо городских высоток развернулся шикарный вид на пустынный и совсем небольшой пляж, о котором и не знал никто, Марк был в том совершенно уверен, хотя бы потому, что краем глаза следил за этим местом.
Еще несколько томительных минут и мотор глохнет, так же резко тормозя байк, как недавно срывал его с горячего асфальта у неизвестного тира. Приехали. Определенных целей надсмотрщик не преследовал, но ему было любопытно посмотреть, насколько же готов довериться ему Дэйв, насколько он сможет расслабиться и что уже сейчас готов позволить себе в обществе Марка.

[NIC]Mad Hare[/NIC][AVA]http://funkyimg.com/i/2u4Sw.jpg[/AVA]
Доверие – очень хрупкая штука. Раз его потеряв, уже почти невозможно вернуть его обратно. Разве что в итоге окажется, что не доверие сломалось, хрустя под пальцами, а просто ты перешел через навязанный шаблон и сделал шаг в пространство более широкое и свободное во взглядах, чем то, в котором ты жил раньше. И все же, сначала может показаться, что под подошвой хрустит и разлетается осколками доверие. А доверие – очень хрупкая штука.

Время на берегу моря пролетает, словно одно мгновение, одна большая и сладкая затяжка, разделенная на двоих в этом покое, утопленная в шуме прибоя и растертая в горячем песке. Время на берегу моря больше похоже на целый фильм без слов, на немое кино, где вместо веселой музыки – плеск волн. Время на берегу моря имеет свой особый вкус и запах соли, настолько родной, что въедается в кожу и становится чем-то неотделимым. А время на берегу моря, проведенное с кем-то, становится едва ли не самым ярким и единственно цветным кадром черно-белого кино, что многие называют жизнью.
На эти долгие часы Марк забыл, кто он такой, забыл кем он является, забыл, что он делает и забыл о том, что один его вид и звук его шагов по коридору в местах, не столь отдаленных наводит дикий панический ужас на заключенных. Просто на какое-то время Дэйв дал Марку возможность почувствовать себя простым человеком, полным своих желаний, своих мыслей, отстраненных от работы, просто живым человеком, черт бы его побрал! И это было прекрасно. Восхитительно и совершенно волшебно. Вот что, как оказалось, пьянило Марка куда сильнее наркотиков и алкоголя, куда сильнее его излюбленных игр с жертвами на одну ночь, куда сильнее ощущения власти.
Кто бы мог подумать, что всего лишь морская вода, всего лишь смех симпатичного парня, всего лишь его откровенные порывы и его открытость могут стать такими сладкими и такими желанными моментами, отпускать которые не хочется вовсе? Марк точно не мог предположить, что все обернется именно так, что в какой-то момент он просто потеряет контроль над ситуацией, отпустив все на самотек, что он будет просто плескаться и дурачиться в воде, словно ребенок, впервые дорвавшийся до моря, что будет поддаваться внезапным и коротким поцелуям, чувствуя себя влюбленным до одури романтиком.
И Марк точно не мог бы в страшном кошмаре представить, что ему доставит такое удовольствие сидеть под палящим солнцем, щурясь и лениво рассматривая жарящегося на песке Дэвида, так же лениво и мерно водя чуть прохладной после воды ладонью по его телу, изучая и запоминая каждый изгиб и каждую реакцию. Это расслабляло. Возможно, что солнце напекло ему голову за день, возможно, что он отморозил в воде мозг, возможно уже что угодно. Единственно, что казалось невозможным, так это наступление вечера.
И все же вечер наступил, что было, несомненно, весьма паршиво и гадко с его стороны. И пора было двигаться в сторону от пляжа, а если конкретнее, то Марк планировал вполне простую и банальную вещь: отвезти парня к себе домой и завершить то, что было прервано несколько ранее дурацким вызовом на работу. В конце концов, не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Дэйв хочет того же, чего хочет Марк, а Марк в свою очередь не было глупцом.
Пока мотоцикл мчался, разрезая своим воем тишину города, что, кажется, решил на все 24/7 погрузиться в тишину и покой, Марк размышлял. Он вспоминал и прокручивал в голове все то, что было этим днем, все непривычные и новые ощущения, все движения, все слова, все действия. Он вспоминал, он чувствовал спиной, какой горячий парень, словно то солнце, чувствовал и понимал, что сам он под теплом Дэйва разливается тем самым огромным и бескрайним морем, что впитывает солнечные лучи и принимает солнце в себя, стоит тому лишь склониться ниже, ближе к горизонту и линии воды. И Марку нравилось это чувство.
Однако, весь покой и безмятежность, что царили в душе все время поездки до дома, пропали, растворились, словно их никогда и не было, а размеренный плеск волн в один миг обратился шумом надвигающегося шторма и бури. Стоило только войти в дом. Дэйв был пропущен вперед, дверь за ним была мягко прикрыта и даже замок щелкнул как-то слишком настороженно-мягко, словно предупреждая, что идет гроза. Марк снова наполнялся той властью и тем ужасом, который он вселял в других, он чувствовал каждой клеткой своего тела, что он опасен и что сегодня эта опасность сыграет злую шутку с ними обоими.
Почти неуловимое даже для самого Марка движение, мягкая и плавная подача всего тела вперед и вот уже ладони глухо ударяют по дереву, растягиваясь на теплой и немного шершавой поверхности стены, зажимая в «рамки» Дэвида, прижимая его своим телом к стене. Попался. Дьявол, как же пьянит эта секунда, когда жертва попадается и добровольно запрыгивает точно в расставленные сети. И как же чертовски сладок миг, когда можно вдоволь насладиться ее вкусом, срывая стоны вместе с поцелуями с раскрытых навстречу губ, понимая, что любовник жаждет так же сильно или даже сильнее.
Мир постепенно плавится и искажается вокруг, краски смешиваются и смазываются, перетекая одна в другую, делая совершенно нереальным все, что кроме Марка и Дэвида, все, что не касается манящего жара тела, сладкой дрожи и откровенных мурашек под рубашкой. Мир постепенно перетекает в горизонтальное положение, когда Марк, с силой вжимая в себя парня, опрокидывает его на пол, не особо заботясь о том, что это всего лишь коридор дома, что где-то там есть места более привлекательные и подходящие для этого момента. Но разве не успеют они опробовать все подходящие и не очень поверхности? Ночь достаточно долгая, а при должном умении она может стать намного дольше.
Кончиками пальцев он чувствует, как содрогается под ним любовник, когда пальцы скользят по груди, царапая даже сквозь ткань рубашки, срываясь на бок, чтобы посчитать каждое ребро, прежде чем коснуться ниже, задирая край рубахи вверх, давая доступ к обнаженной и горячей, словно полуденное солнце, коже. Дэйв обжигает. Он заставляет шипеть, как кот, отдергивая руку и снова прикасаясь к коже, но уже ладонью, едва ли не слыша то шипение, что обычно бывает, когда вода выливается на раскаленный металл. Едва ли не слыша, но зато отчетливо чувствуя, как податливо изгибается тело любовника навстречу ласке.
Края сознания касается мысль, что трава очень кстати, трава добавляет остроты ощущениям, щекоча кожу, проходясь кончиками стеблей по нервам, по рецепторам, что обострены сейчас до предела. Трава – приятное дополнение к общей картине, как капля острого перца в сладком блюде. Трава приятно хрустит, ломаясь под тяжестью тел, ломаясь под напором и от движений, источая давно забытый аромат живой природы, обнаженной природы, дикой природы. Желая слышать снова этот жалобный, но такой приятный хруст, Безумный Заяц вжимается сильнее с Шляпника, ближе и теснее к паху, впитывая его возбуждение и заводясь снова и до предела сам.
Впервые реальность становится долгожданным продолжением сна, такого глубокого и такого безумного, что все суровые реалии Страны Чудес просто меркнут перед ним. Белоснежные кресла отлетели в сторону, глухо стуча колесами по бетону, не покрытому травой. Стеклянные чашки разве что чудом удержались на столе, не разбившись, но разве это важно? Ни капли. Не тогда, когда единственное, что видит и знает Заяц – это Шляпник. Его Шляпник. Его личный сорт чая. С кислинкой, веточкой чабреца, парой шариков перца и ароматом яблока. Ах да. Еще палочка корицы в воду, для общего настроения.
Поддаваясь порыву и желанию обладать наконец-то тем, кто принадлежит ему по праву, Марк рывком поднимается, разворачивая Дэйва лицом в траву, грубо и бесцеремонно срывая с него рубашку, наплевав, что та может оказаться единственной в гардеробе Шляпника, что ему, вероятно, придется здорово постараться, чтобы найти такую же новую, даже забыв о том, что на рубашках есть пуговицы, которые можно расстегнуть, а не тупо рвать ткань под пальцами, стремясь поскорее от нее избавиться.
Ткань трещит, обнажая торс Шляпника, обнажая приятную матовую кожу, похожую на ощупь на мягкий бархат, обнажая столь желанный огонь, что устоять просто невозможно перед порывом прикоснуться. Обнажая.
Возбуждение слетает с Марка, как по мановению гребаной волшебной палочки, когда ткань, обнажая ровную спину, обнажает черноту. Татуировка – символ и знак – распускается перед взглядом Марка, словно проклятие. Ровные симметричные линии узора, четкие границы и острые края ранят. Тонкие штрихи, заполняющие пустоту, напоминают прутья решетки. Скат, а иного определения и образа татуировка не вызывала, раскрыл свои «крылья» по лопаткам Шляпника, обвиваясь угловатым «хвостом» по его позвоночнику, заполняя собой все пространство, огромный и черный. Как грозовая туча.
И весь идеально выстроенный сюжет рушит прямо на глазах, складываясь, словно карточный домик в руках умелого, но всего раз оступившегося мастера карточной игры. На смену возбуждению приходит разочарование и холод, смешанные и сдобренные злостью и звоном разбившегося доверия. А доверие – это очень хрупкая вещь. Раз его потеряв, уже почти невозможно вернуть его обратно.
- Устрица… - тихо и мрачно выносит вердикт Заяц, резко поднимаясь с пола и быстро уходя подальше от этого проклятого места.
Он не нашел в себе ни слов, ни сил, чтобы сказать что-то еще, чтобы попытаться объяснить. Ему хотелось лишь одного: прикончить ублюдка на месте, порвать на мелкие клочки за обман, проучить раз и навсегда. Ведь он приходил к нему раньше. Ведь он спрашивал, что же скрывает Шляпник. Ведь он так хотел узнать его секрет? Так почему он так взбешен, узнав его? Одно Марк знал наверняка: этот сон был худшим, что случалось в его жизни. А еще, этой ночью поздним гулякам лучше не попадаться под четко вымеренный шаг Ищейки Ее Величества.