[NIC]Mad Hare[/NIC][AVA]http://funkyimg.com/i/2uP6m.jpg[/AVA]
Что это было? Что это, черт возьми, было?!
Эти вопросы Марк задавал себе снова и снова и не находил ответа. А ответа просто не было и не могло бы быть, потому что – и Марк отдавал себе в том полный отчет – он сглупил, он оступился и очень круто просчитался в своих манипуляциях. И нет, дело было вовсе не в Шляпнике, потому что Заяц давно подозревал, что что-то здесь неладно и дело оставалось за малым – выяснить причину. Но проблема была в самом Зайце, потому что он влюбился.
Да, глупо и смешно это звучит со стороны, что Ищейка, бездушный садист и безжалостный убийца, тот, кто лично покарал не один десяток членов Сопротивления, кто, не дрожа и не сомневаясь просто сворачивал людям шеи, и вот так вот влюбился. И в кого? В самого отъявленного повстанца, в самого явного борца против Короны, в того, кто был главнейшим подозреваемым и повинным в бедах королевства. В своего заклятого врага. Узнай об этом Марк до того, как познакомился со Шляпником, так он, не колеблясь ни секунды, просто снес бы голову тому хаму, что посмел придумать столь откровенную глупость.
А теперь все не так. А теперь кому сносить голову? Не самому же себе, в самом-то деле! Конечно, нет. Но сейчас, измеряя нервными и широкими шагами дорогу, едва ли не бегом пересекая местность от Чайного Дома до припаркованного байка, Безумный Марк был просто не в состоянии что-то решать, обдумывать и уж тем более принимать решения.
В нем горели эмоции настолько яркие и дикие, что казались просто нереальными. Он все еще покрывался мурашками от крайне ярких картинок сновидения и от тех чувств, что испытывал, касаясь Шляпника. Но он и злился, злился до бешенства и белых пятен перед глазами за то, что Шляпник не сказал ему, не раскрыл свой секрет добровольно, а не вот так, на пике страсти, подобравшись слишком, непростительно близко к Зайцу. Он ведь почти поверил Дэвиду, он был готов уже отказаться от идеи раскрыть парня и подвести его под эшафот, он хотел чего-то большего от их взаимного увлечения.
Видимо зря.
Видимо не взаимно.
Впрочем, тот вечер прошел, как прошла и ночь следом и весь будущий день. Прошел не один день после того странного сна. Марк ушел в глухую оборону, на время просто отключив все эмоции и давая выход той злости, что его грызла изнутри, чтобы после суметь здраво поразмыслить над ситуацией. За ту неделю, что Марк был сам не свой (что, впрочем, Ее Величеством было принято с радостным блеском в глазах и лестным комментарием «Ну, наконец-то ты, Маркуша, пришел в себя, а то ходил, как в воду опущенный, непонятно чем голова забита!»), так вот, за ту неделю пострадали многие, очень многие.
Увы, но Марк прекрасно знал расположение некоторых точек Сопротивления, некоторые тайные места, совершенно хаотично раскиданные по близлежащей территории вокруг дворца и Казино, потому ежедневные облавы сыпались на головы нерадивых вояк, как из рога изобилия. Безумный не задавал вопросов, не допрашивал с пристрастием, не говорил вообще не единого слова, но он убивал. Убивал безжалостно и те, кто умер сразу же на месте, были счастливчиками рядом с теми, кого Ищейка убивал медленно и со вкусом. И в тех пытках заживо снимаемая лоскутами кожа была самым легким и приятным зверством, какое только можно было бы себе представить.
Он лютовал. И его ярость подхлестывали короткие обрывки сновидений о том большом и ярком сне, что посещали его ночью. Каждое утро Марк просыпался возбужденным и заведенным до предела, не в состоянии самостоятельно снимать свое напряжение в той мере, в какой хотел бы этого, будь рядом кто-то еще. Но никто ему был не нужен, никто, кроме одной единственной персоны, что, если верить слухам, вполне спокойно вел дальше свои дела, продавал чаи и приторговывал специальными смесями. А это бесило еще больше.
Видимо зря.
А после его просто отпустило. Как будто в голове щелкнул какой-то тумблер, и Заяц закрылся в архивах, вдоволь снабженный чаем, бумагами и временем подумать. Он осмысливал все случившееся, сопоставляя все «за» и «против», и чем дольше он думал, тем больше приходил к выводу, что он повел себя глупо. И не просто глупо, а свински по отношению к Шляпнику. По сути, эта чертова татуировка ничего не меняла, она не делала Шляпника преступником большим, чем он уже являлся, она не ухудшала остроты ощущений, что испытывали оба, находясь рядом. По сути, татуировка была всего лишь татуировкой, да, очень похожей на те, кто были у Устриц, но все же не такой. Больше, оригинальнее, затейливее.
Если думать дальше, то Шляпник уже многие годы жил, пряча эту татуировку и свое происхождение ото всех, так что бы помешало делать это теперь? Об этом маленьком секрете знал бы только Шляпник и Заяц, а последний уж точно умел хранить секреты, тем более секреты того, кто был ему по нраву и душе. И по всему получалось, что Заяц очень зря в тот вечер ушел, не объяснив ничего, не подумав и (в лучшей своей манере) безжалостно лишив крыльев того, кто только начал летать. И было бы лучше извиниться и все объяснить.
Но только как быть с тем, что Шляпник, этот пройдоха, так спокойно продолжает жить, словно ничего и не было, словно бы все было лишь игрой и фарсом. И что если так оно и было, если была сделана ставка на то, что у Зайца есть слабые места и что это – путь к победе на тем, кого так боятся в Королевстве? Что если это был всего лишь точно рассчитанный план, сработавший почти что превосходно, если бы не одна деталь – татуировка? И эти мысли не давали покоя, лишали сна и заставляли снова и снова все вспоминать. Вспоминать с первой встречи и подставленного провала атаки до показанной лаборатории в низах города и того чая, приведшего к странному сну о жизни в совершенно странном мире.
Что же, кажется, вот и появились у Марка снова те вопросы, которые не мешало бы прояснить, и как же вовремя Герцогиня, уже давно пытавшая Марка на предмет его терзаний, которые она, как женщина, видела с одного беглого взгляда, как же вовремя она устраивала новый бал-праздник! Конечно же, этот праздник не обойдется без Шляпника. А что может быть лучше светской непринужденной беседы среди титулованных особ.
Вечеринка в самом разгаре, гром музыки, запах спиртного и закусок, аромат табака для особых ценителей и привкус наркоты эмоций на лицах большинства присутствующих. Увы, большинство уже именно просто присутствовало, нежели действительно развлекалось к тому моменту, как в залах появился Марк. Он не спешил, он не рвался на это мероприятие, скорее находясь тут исключительно по личным нуждам и для охраны Герцогини и Валета. Все на благо будущего Короля.
В целом, бегло оглядев стражу, Марк пришел к выводу, что охраны здесь вполне достаточно для того, чтобы избежать вторжений или внезапных смертей, а значит, он мог расслабиться и заняться личными вопросами. К слову, шляпа этих самых личных вопросов как раз мелькнула в толпе, почти в самом центре зала, быстро перемещаясь к ближайшим окнам под руку с очаровательными мастями, которым так к лицу и к белоснежным волосам был алый цвет одежд.
Марка пробрала дрожь от лопаток до самого копчика и, кажется, волосы на спине встали дыбом от одной единственной мысли, что кто-то еще может чувствовать тепло Шляпника и слышать его аромат, кто-то еще смеет претендовать на него по ночам и на его внимание днем. Нет уж, такого Марк точно никому не позволит и в гробу он видал все законы об Устрицах и Казино! И потому Заяц просто идет, идет сквозь толпу, что шарахается от него в разные стороны, уступая дорогу, а он просто идет, чеканя каждый шаг и не сводя взгляда с одного единственного в этом зале.
- О, Ваше королевское ищейщество!
В нос ударяет запах спиртного с привкусом эмоций, давая понять, что Дэвид пьян, что скоро подтверждается и его попыткой встать ровнее, что оканчивается неловким движением вперед, аккурат в руки готового подхватить Марка. Взгляд Зайца скользит по Шляпнику, ища подвох, ища хоть малейший повод не воспринять его порыв как желание оказаться ближе, ища хоть что-нибудь, что сейчас могло бы подтвердить голос интуиции, кричавшей об опасности и о том, что следует свалить подальше и не контактировать с данным типом вообще никак.
- Здравствуй, Дэвид.
- Я и не ожидал уже тебя увидеть, - парень тянет слова, старательно пытаясь придать себе вид трезвого, ну или хотя бы относительно трезвого человека.
- Да, я тоже не ожидал тебя увидеть, особенно в таком состоянии, - разумеется, Заяц не станет отрицать, что ему было приятно ощущать парня рядом, и что у него в голове уже отчетливо созрели мысли о том, как можно было бы для общего удовольствия использовать такое положение дел, но все же, - Мне кажется, ты выпил слишком много. Идем на воздух, тут есть фонтан, я с удовольствием помогу тебе протрезветь прямо в нем.
Перехватывая Шляпника под руку, Марк выводит его из залы на улицу, вниз по мраморным ступеням, в сторону мягко плескавшегося фонтана, чтобы окунуть Дэвида головой в воду, ибо Зайцу нужны ответы, Зайцу нужен трезвый собеседник, готовый думать и адекватно воспринимать информацию.

[NIC]Mad Hare[/NIC][AVA]http://funkyimg.com/i/2uP6m.jpg[/AVA]
Личная Ищейка Ее Величества на то и ищейка, что всегда чует след, всегда читает знаки, всегда видит ложь там, где она есть, всегда понимает скрытый смысл, всегда знает про междустрочие и его значение. Ищейка на то и ищейка, чтобы замечать и отслеживать все изменения в окружающей среде, иначе не защитить Королеву, иначе не выжить в жестоких условиях, иначе не побороть реальность.
Традиционно все изменения в собеседнике Марк отслеживал за пару ходов до того, как метаморфозы начинали свершаться, он предугадывал и просчитывал наперед, если можно так выразиться. Просто всегда он мог в течение краткого времени понять, что за человек перед ним, на что он способен и чего от него ждать, просто мог заранее знать, когда и что собеседник сделает или скажет, конечно, не дословно, но смысл всегда оказывался верным. Но то ли день был сегодня не тот, то ли в зале слишком было накурено, то ли еще что.
Все же Марк чувствовал странное свербящее и зудящее копошение внутри, сосало у него под ложечкой еще с самого начала, с самого момента, как он пришел на вечеринку. Было что-то не так, но Марк старательно отметал в сторону все предчувствия и просто хотел довериться тому, что говорило сердце. Должно же оно у него быть, в конце концов! Ведь бьется же что-то за ребрами в груди. И потому, когда Дэвид внезапно легко пошел следом из дворца, когда «случайно» прижимался и так соблазнительно облизывал губы, словом, когда интуиция Зайца дурминой заорала «СТОЙ, ПРИДУРОК, КУДА ТЫ ПРЕШЬ!», Заяц ее просто проигнорировал.
Дурак.
Они прошли несколько дорожек, ведущих к фонтанам, уходя дальше, к самой границе сада, к самому дальнему фонтану, стоящему буквально в двух шагах от выхода на более свободные территории. Здесь было тихо, никакой стражи (Марк сделал себе пометку с утра отчитать стражников за слишком широкие интервалы между постами), никаких людей, только ночь, только уединение, только они с Дэвидом. Идеально.
Обычно изменения обстановки моментально распространяются по воздуху, они ощущаются на уровне интуиции и шестого чувства, они просто приходят, как факт, не столько в голову, сколько по всем рецепторам, по всем системам, сигналя о том, что все, окружение изменилось. Обычно, Марк чувствовал все это даже спиной.
Фонтан был в двух шагах от них, и Заяц отпустил руку Дэвида, оставляя его постоять пока одного, пока сам пес проверит воду, не слишком ли холодная, ведь простуды им ни к чему, потом только бегай за сопливым Шляпником, да лечи его особыми отварами и настойками по определенному времени. Ну его с его настойками. А вода была хороша.
- Идеальная вода, Дэвид, не слишком ледяная, но достаточно холодная, чтобы ты протрезвел быстро и качественно, - отряхнув воду с пальцев, Марк выпрямляется, разворачиваясь к Шляпнику.
Что-то неуловимо и быстро меняется, настолько быстро, что Марк не успевает отреагировать и сообразить, что же не так. Картинки мелькают друг за другом, словно обрывочные кадры странного старого кино из фотографий: вот фонтан, вот капли летят с руки, вот полуоборот, потом полный оборот и лицо Шляпника, и вот уже воздух выбивает из легких, а по животу и груди разливается теплая тягучая боль, заставляя тело рефлекторно согнуться пополам. Мир плывет на мгновение вокруг, а на губах застывает не высказанный вопрос, когда окружающий мир просто гаснет, и последнее, что остается в памяти: удар по шее и шумный вздох в гальку и пыль дорожки.
За что.
Зачем.
- Сопротивление бесполезно… - слышит он глухой голос, звучащий, словно в уши набили ваты, - В твоих интересах вести себя смирно, - голова идет кругом, и она совершенно пуста.
Ни единой мысли, ни единого желания, но он точно знает, что сопротивляться и не будет, не станет, не видит смысла. Он слышит тихий и немного хриплый вздох, кажется, свой собственный. Он чувствует под щекой холодную и сырую землю, от которой под кожу пробирается дикий озноб. И озноб становится первым, что он чувствует, постепенно приходя в себя. С ознобом просыпаются воспоминания, краткие яркие вспышки того, что случилось, а понимать особо и не надо, Шляпник предал, он оказался именно тем, кто сумел обвести Зайца вокруг пальца, как Марк и боялся. Шея болит от удара и неудобной позы, и боль плавно перебирается по позвоночнику и плечам, на руки и до поясницы, сковывая тело, становясь вторым пришедшим ощущением.
Новый сиплый вздох и он открывает глаза, впрочем, все равно не видя ни черта в темноте, окружающей его, кроме слабого, но больно бьющего по глазам, отсвета от факела, с которым недалеко стоит кто-то. Марк морщится, но делает над собой усилие, заставляет себя открыть глаза и попытаться шевелиться, хотя бы сесть, чтобы не выглядеть слишком уж жалким, все-таки он Ищейка Ее Величества, что много лет наводил ужас и страх на Сопротивление, а то что Марк попал к Сопротивлению догадаться было вовсе не трудно.
Попытка пошевелить руками не венчается особым успехом, он связан, судя по всему и по рукам, и по ногам. На счастье Марка, путы дрянные, узлы слабые, что создавалось впечатление, будто бы связывали его скорее для вида, нежели для прочности. И потому освободиться не составляет труда, разве что руки затекли, кажется, он уже давно так лежал без движения, раз под кожей моментально рассыпается тысяча иголок. Ничего, это все терпимо и можно пережить.
- А у него отличный удар, - расплываюсь в ухмылке сразу, как только получается сесть, тяжело приваливаясь спиной к сырому камню и растирая запястья, - У Дэвида. Довольно точный и сильный, удар бойца.
Там в темноте, рядом с первым факелом появляется еще несколько, и Марк отчетливо слышит, как взводятся курки оружия.
- О-о-о, да вы при полном параде и все ради меня одного! Приятно, чертовски приятно и безумно лестно. Надо же, меня сопровождал почетный эскорт самый лучших из Сопротивления. А я-то полагал, что перебил всех лучших, - любопытство берет верх, толкая его подняться на ноги, пусть по стеночке, но все же, - Вы так боитесь меня, что держите на прицеле, даже несмотря на то, что я пленен.
- Мы знаем, на что ты способен, - сухо звучит в ответ от невидимого до сих пор собеседника, - Ты опасен даже за решеткой.
- Разумно, - он не может не восхититься логикой этих ребят, она прет просто изо всех щелей, - И каковы ваши дальнейшие действия? Пытки, допросы, выкуп, банальная месть ради мести? Или вы, ребята, приберегли для меня нечто более интересное и менее тривиальное?
По ту сторону темноты раздаются презрительные смешки и фырчанье, и все собеседники быстро ретируются, оставляя Марка в полной темноте, тишине и одиночестве. Наверное, у него есть еще время подумать, быть может, придумать, как сбежать, но хочет ли он? Что у него есть теперь, что у него теперь осталось. Пока что Марк видел одно единственное развитие событий (при условии, что он сбегает): он станет тем, кем его давно мечтает видеть Королева, он станет тем, кем упорно не хотел становиться все эти годы, он станет Ищейкой, настоящей Ищейкой, совершенно безумным и жестоким, таким, каким его считают жители Страны Чудес. И этот вариант Марка не устраивал совсем.
Иного же варианта не было. Если Марк выживет, то ему придется защищаться и первой его жертвой падет Шляпник, которого Заяц прежде будет долго, очень долго, очень страстно и очень своеобразно пытать, до тех пор, пока Дэвид не сдаст позиции, пока у него не останется сил молчать, пока его язык не станет развязанным настолько, чтобы выдать абсолютно все, что пожелает Марк. И только тогда, когда Шляпник будет умолять о смерти, когда он будет просить, будет готов унижаться и сделать все, что потребуется, ради смерти, ради освобождения, только когда Марк удовлетворит собственную жажду мести и собственную червоточину, только тогда он убьет Шляпника и поставит жирную точку в этой истории.
На место Шляпника придет другой, кто-то более сговорчивый, более преданный, более легкий для вербовки, кто-то, кого Заяц сразу возьмет в оборот. А Сопротивление. А что Сопротивление? Это лишь горстка жалких людишек, не способных ни на что, кроме пакостей исподтишка. Кто у них умен и силен? Гусеница с его сумасшедшим домом? Безумный старикашка, насквозь пропитанный дурманом. Так с ним разговор будет краток и прост, его Заяц просто утопит вместе с его лодочкой в его же бассейне в его же доме безумных и больных душой. О да, Заяц знал об этом доме, знал давно, но никогда не обращал особого внимания, считая, что Шляпник играет роль куда более важную, чем Гусеница.
Так что подавить остатки Сопротивления, которые без Шляпника и Гусеницы будут просто ничем, не составит труда. И тогда наступит покой для Королевы и конец для Зайца. Но для Зайца конец настанет так или иначе, так почему бы не предотвратить ненужные смерти? Пусть Королева сама решает свои проблемы, ну или за счет сына или мужа. Какая Марку разница? Он не хочет становиться бездушной машиной для убийств, он хочет уйти человеком, совершившим много плохого, но не опустившимся ниже дна. А значит, ему нет смысла сопротивляться или бежать, ему остается только ждать. И он будет ждать.
За теми мыслями Марк задремал, привалившись обратно к каменной стене, сидя на мокрой земле и сам насквозь став мокрым и холодным, но почти не обращая внимания на дрожь и дискомфорт. Марк задремал и снова открыл глаза гораздо позже, не на рассвете, который он застал уже бодрствующим, но притворяясь спящим, а ближе к полудню, когда на пути к его временному пристанищу послышались тихие и осторожные шаги. Значит, у него будут гости, потому что парадный кордон до места его казни шел бы громко, не скрываясь и разве что в рога не трубя о том, что сегодня наконец-то умрет личная Ищейка Ее Величества.

[NIC]Mad Hare[/NIC][AVA]http://funkyimg.com/i/2uP6m.jpg[/AVA]

- И кто же пожаловал ко мне в гости? Проходи, располагайся, ты извини, предложить выпить нечего, но мы и без этого прекрасно проведем время, - делая над собой неимоверное усилие, Марк поднимается на ноги, отлепляясь от стены и шатаясь к решетке, опираясь на нее всем весом и явно пугая того, кто так робко к нему шел.
- Мне велено довести до тебя информацию о твоей дальнейшей судьбе, - на свету появляется мужчина в годах, не воин, но определенно обученный минимальным навыкам солдата, - По указу Гусеницы, - голос мужчины прерывается коротким кашлем, - По указу Гусеницы тебя никто не тронет до назначенного дня казни…
- О, так меня все-таки казнят. Обезглавят? Или отравят?
- До назначенного дня казни, - мужчина старается не обращать на Марка внимания, - До тех пор ты будешь находиться здесь. Тебе положены в сутки стакан воды и кусок хлеба.
- Как великодушно с вашей стороны, - он тянет слова с ухмылкой, просовывая руки сквозь решетку, - И где же моя сегодняшняя порция? – он разводит руками, предлагая выдать ему законную пищу.
- Будь я на месте Гусеницы, - мужчина меняется в лице, его перекашивает отвращение и злоба, - Я лишил бы тебя даже этого. Слишком много и щедро для такого ублюдка, как ты! – слова он выплевывает в лицо смеющегося Марка, - Ты столько наших положил, столько жизней! Они были отличными ребятами…
- Оу, не говори только, что среди них была твоя любимая. Или любимый, м? Кем он был? Я многих помню в лицо, быть может, я пытал твою любовь с особым усердием и удовольствием, - ухмылка на губах Зайца становится шире, ехиднее, а в глазах пляшут черти.
- Мразь! – принесенный хлеб летит в грязь и падает довольно далеко от решетки, а стакан с водой разливается у ног Марка, и после мужчина уходит, оставляя пленника наедине с самим собой.
Марку не жаль, что он так себя повел, лишившись еды и воды, потому что он сможет выдержать еще день голодным, а этот хмырь надолго запомнит, как себя не надо вести с пленниками, потому что языки у пленников при себе и мыслят они еще вполне сносно. Однако, все оказывается не так плохо. Марк цепляет за край стакан, поднимая и обнаруживая, что половина жидкости еще осталась там, в сосуде, и ее можно пить. И он пьет. Жадно и залпом. Всю сразу. И через несколько минут его накрывает что-то, чему он не может дать определение.
Паника, похожая на черную тучу, накрывает с головой, она поселяется в мозге и пропитывает собой каждую клеточку тела, она взрывает изнутри и изматывает, вынуждая метаться по тесной камере от стены к стене, рыча и царапая бездушный камень, стирая ногти и срывая редкий мох. Сердце бешено колотилось в груди, оказываясь совершенно непомерного размера, такого, что в груди было безумно тесно, и сердце стремительно пыталось вырваться наружу. Глаза застилал пот, взгляд блуждал вокруг себя, совершенно не осознавая, что происходит и где Марк находится. Дыхание сбилось и стало тяжелым, и слишком частым, слишком шумным, оно отдавалось заглушающим тяжелым звоном в ушах, перекрывая все остальные звуки.
Марк метался по камере, в ужасе шарахаясь от каждой тени, от каждого шороха, видя в каждом неверном силуэте опасность, спрятавшегося убийцу, злобного монстра. И ему было впервые настолько по-настоящему страшно. А потом все прекратилось. Прекратилось так же внезапно резко, как и началось. Первое, что сделал Марк после приступа, прикинул примерное время, примерную длительность новой и определенно навязанной панической атаки, коими раньше Марк никогда не страдал. Все длилось несколько часов, около шести, судя по тому, как верно солнце шло к горизонту, а это была лишь половина порции, и тот факт, что это были наркотики, те самые эмоции, но негативные и более крепкие, чем обычно раздают во дворце, тот факт не был под сомнением.
Ночь пленник предпочел провести спокойно, просто отдыхая и даже немного поспав. Логика подсказывала, что его заключение будет крайне долгим и, судя по всему, достаточно веселым, и выбора участвовать или не участвовать в веселье у Марка не было никакого. Он будет, потому что жажда жизни будет сильнее. Жажда будет сильнее. Впрочем, кто знает, может быть, такое больше не повториться?
- Подъем, соня! – по решетке резко ударили чем-то металлическим и эхо раскатилось по его коморке, больно ударив по ушам, - Кушать подано.
- Ну надо же, сегодня другой, - Марк открыл один глаз, лениво рассматривая явившегося гостя, - А что, вчерашний меня испугался, да? Жалко, а мне он понравился, - желудок тихо заурчал, напоминая, что можно было бы заткнуться и просто взять еду, - Питье снова отравлено? Было бы здорово, если так, вчера мне было очень хорошо, я бы повторил.
Новый охранник молча поставил стакан с ломтем хлеба сверху у решетки и ушел, решая не встревать в диалоги, как делал его собрат, рассказавший, похоже, о вчерашней стычке с опасным маньяком. Так даже было лучше, как решил Марк, так спокойнее и меньше злости от Сопротивления, а злости хватало и без того.
Хлеб исчез моментально, а вот пить не особо хотелось. Организм нуждался в воде, особенно остро он нуждался после пережитого ужаса и паники, но одна только мысль, что там могут быть снова эмоции и одному всевышнему известно, какие и в каком количестве они там содержатся, одна лишь эта мысль угнетала. Марк не желал подсаживаться на наркоту, от которой зависела вся страна, он не хотел тоже быть вероятным клиентом Чайного Дома, он не хотел допускать мысли, что когда-то он придет к Шляпнику с заказом для себя. Хватит ему зависимости от самого Шляпника, уже обернувшейся для него бедой.
Ближе к вечеру жажда пересилила, став особенно острой на фоне прошедшего дождя, от которого ни капли, ни ручейка до камеры заключения не добежало, дождь прошел стороной, издевательски прошелестев по листьям и земле и оставив Марка бессильно злиться. А злило это дико, это бесило до чертиков! Какой умник так строит? Какой чудила выбрал именно это место для Марка?! Гусеница, не иначе.
- Не пытать, значит, - он облизал пересохшие губы, - Что же, я ценю столь тонкий юмор и элегантный флирт, - посмотрев на стакан, Заяц одним глотком его осушил, приваливаясь к стене и готовясь, пока еще сам не зная к чему.
Ночь накрыла Зайца вместе с нахлынувшей на него тоской и ощущением предательства. Мысли, совершенно черные мысли и вопросы без ответов лезли в голову сплошным потоком. Как он мог? Как он посмел? За что Шляпник так с ним? Неужели из-за реакции на татуировку? Но разве оно того стоит? Почему его предали? Почему с ним играли? Почему даже здесь он, Марк, не смог найти взаимности и честности? От чего же так болит в груди…
Впервые за долгое, очень долгое время мужчина почувствовал, как по щекам стекает влага, мокрыми ручьями щекоча кожу, застревая в колючей щетине, сбегая на шею и неприятно щекоча. Впервые за долгий срок его трясло и трясло не от холода, а от сжимавшей изнутри дикой боли и отчаяния, сковывавшей, рвущей на части, срывающей сдавленные крики сквозь застрявший в горле ком. И он не мог бороться, как бы он того не хотел, Марк старался держать в голове мысль, что это лишь чужие эмоции, дикие эмоции, крепкие эмоции, с совершенно нечеловеческой дозировкой, но просто наркотик, что все это не его чувства. Но легче от того не становилось. Холодные и липкие потоки продолжали накатывать на него, едва ли отпуская к утру, которое Марк встретил осунувшимся, с красными глазами и совершенным нежеланием жить.
Когда к полудню ему принесли еду, он даже не поднялся и не проронил ни слова, закрывшийся совершенно в себе, с полнейшим отвращением к миру и людям, как таковым. Опустошение, которое он чувствовал, словно его выжали до отказа, как лимон, не шло ни в какое сравнение со всем, что он когда-либо ощущал. И ему было мерзко от того, что он поддался настолько легко этой дряни. Дряни, которая все еще не отпускала его, осев неприятным колючим осадком где-то на дне его души.
Вода текла по губам и сбегала на шею, моча и без того мокрый воротник его водолазки, но ему было плевать, он жаждал воды, даже пусть и с примесью эмоций. И да-да, он теперь ни капли не сомневался, что ему будут подмешивать эту гадость и дальше, так что же отказывать своим судьям в удовольствии насладиться шоу? Вода текла по глотке, затапливая пустой и ноющий желудок, текла огнем, распалявшим внутри черную волну ярости и гнева, поднимавшихся по груди диким пожаром, затмевая разум и ослепляя и без того уставшие глаза.
Внутри смешались ненависть, презрение, досада и ревность, огромная обида, приправленная оставшимся с прошлого дня возмущением и отвращением ко всему живому. Голос, осипший и ранивший связки, рвался неразборчивым рычанием на каждый удар, что приходился по каменным стенам его клетки. Он не чувствовал физической боли, но опустошение и чувство вины, прошедший испуг и боязнь чего-то, ощущение сломленности сжирали и сжигали его, сливаясь в общем хороводе в бешенство, самое откровенное, настоящее и безумное. Он жаждал мести, он горел желанием вырваться на волю и стереть с лица земли все Сопротивление с Гусеницей и Шляпником во главе, он пытался сломать и раздвинуть железные прутья, раня пальцы об острые выступы и смешивая кровь с ржавчиной. Но у него не хватало сил, холод и сырость камеры, скучное питание и яркие эмоции делали свое дело, оставляя некогда сильного и мощного человека слабым и беспомощным пленником, и это раздражало только сильнее.
Раздражение и злость не прошли так скоро, как того желал бы Марк, они остались на ночь, они не исчезли утром, не испарились к полудню, к которому Марк уже слабо соображал, который чай, который день, сколько времени прошло и сколько еще осталось.
- Твоя еда…
- Да пошел ты к черту! – на последний силах Марк дернулся, сделал выпад вперед, наваливаясь всем телом на решетки, - Я выберусь отсюда, слышишь? Я выберусь и поквитаюсь с каждым из вас… - голос звучал приглушенно и слабо, но достаточно агрессивно и злобно, - Никто, слышишь, никто из вас не выживет, никто не узнает ваших тел, когда я доберусь до вас, - он перешел фактически на шипение, постоянно облизываясь и сверкая отчаянно безумным взглядом смертника, которому уже нечего терять.
И все понеслось по-новому, когда новая порция отравы влилась внутрь, окончательно стирая какие-либо границы времени и пространства, накрывая с головой безысходностью и апатией, настолько глубоким безразличием ко всему, что день, казалось бы, длился целую вечность, не сменяясь ночью, а просто становясь новым днем, в котором все было столь же серо и уныло, однообразно и скучно, до противного однотонно и одинаково, что не стоило даже обращать на это внимания. И где-то среди этой серости слабыми лучами попытались проблеснуть вера и надежда, смешанные с предвкушением и ожиданием чего-то большего, чего-то непременно светлого и от того только лишь более болезненного.
Марк потерял счет минутам и часам, лежа по середине камеры на полу, растянувшись в позе звезды и не мигая глядя в потолок. Не знающий человек вполне мог бы решить, что он умер, окончательно сдавшись и приблизив собственный конец просто нежеланием жить. Но Марк жил, он не хотел этого, ему было просто все равно, он был слишком пусть, слишком тонок и слишком сломлен, чтобы хотеть чего-то. Ему было скучно, он был разочарован и загнан в угол, ему было жалко себя, жалко Королеву, жалко Шляпника и весь этот прогнивший до основ своих мир. Он был беспомощен, и он болел душой, болел до полного оцепенения и замешательства, он был растерян, он сомневался впервые в жизни в том, что был прав в своих поступках, в своих решениях и своей уверенности. Он был потерян для себя и для мира. Он был никем и был всем.
И ему было пусто. Было никак. И было так безумно спокойно и хорошо в своем опустошении.
- Эй, пленник, - резкий голос донесся издалека и глухо, он был чужд тому миру забытья, в котором пребывал Марк, - Твой заказ.
- Разве уже пора? – он не сделал над собой усилия, даже чтобы открыть глаза.
- Сегодня раньше срока, на ночь тебя побаловать. У тебя последняя ночь, чтобы насладиться жизнью. Завтра в полдень тебя казнят на глазах у всего Сопротивления, а к ночи доставят твое тело во дворец, чтобы вы все знали, что мы живы и боремся! И что мы за шаг от полной победы. Вот Королева разволнуется! Ха-ха!
- Ты слишком много болтаешь… - Марк поднимается чисто на автомате, подходя к решетке и просто забирая еду.
Хлеб ему не нужен, он жаждет только воды, воды, в которой плещется новая отрава, последняя в его жизни, и он лелеет надежду, что там нечто светлое и теплое, что-то приятное и тихое, что могло бы скрасить его тоску и одиночество. Заяц выпивает не думая, выпивает и укладывается обратно в середину камеры, закрывая глаза и ожидая нового прихода, который не заставляет себя долго ждать.

Утро начинается не с кофе. Утро начинается с знакомого и родного аромата волос, в которые Марк уткнулся носом. Утро начинается с тепла его тела, прижатого за талию под живот и с его мерного дыхания, не тронутого пока еще солнечными лучами.
Утро начинается с тихой романтики и покоя, с ощущения безопасности и любви. Утро начинается с уютного дома, где отдыхает душа и куда она стремиться каждый вечер, потому что знает, что там, дома, ждут, там жаждут скорее окунуться с головой в объятия, высказать, насколько сильно же скучали днем и насколько же велико желание никогда не отпускать. Никогда.
- Доброе утро, - он шепчет ласково на ухо любовника, касаясь поцелуями мочки, под ухом и на скуле, - Пора просыпаться, дорогой, иначе кто-то опоздает на работу, а мы же этого не хотим, да?
В голосе читается мягкая ухмылка и вместе со словами, текущими вдоль позвоночника теплой волной возбуждения, рука скользит под одеялом по обнаженному торсу, обводя самыми кончиками пальцев вдоль по ребрам, сбегая ниже на бедро и касаясь косточки таза, ненавязчивой лаской дотрагиваясь под животом.
Марк знает, что спросонья такие ласки будоражат, заводит с пол-оборота одна только мысль о том, что он может касаться любимого человека вот так, каждое утро, каждый день и вечер, в любой момент времени, если того пожелает. И его не оттолкнут, ему пойдут навстречу с охотой и желанием, ему отзовутся тихим стоном и поддадутся к рукам, позволяя над собой властвовать безраздельно и полностью.
Утро начинается не с кофе.

[NIC]Mad Hare[/NIC][AVA]http://funkyimg.com/i/2uP6m.jpg[/AVA]
Проверено временем и одобрено: если ты начинаешь утро столь жарко и нежно, то день просто не может быть плохим. День автоматически переходит в режим «прекрасно» и проходит на позитивной волне. Даже если за день будут неадекватные студенты или злые родители, уставшие коллеги или просто невменяемые личности – все это пройдет совершенно мимо и совершенно не оставляя следа на душе.
Совершенно удивительное чувство – любовь. Оно окрыляет, оно дает ту легкость, которой так не хватает по жизни и которой всегда мало, без которой человек остается, словно бабочка с оборванными крыльями, одинокий и никому не нужный, разбитый и не способный ни на что, разве что на вымученную улыбку того, кто познал страдания. Но Марк ни за что на свете не хотел бы думать о таком и не стал бы, потому что он любил, и он был любим, ему было к кому возвращаться, было кого ждать и без кого скучать. И это было без сомнения прекрасно.
Марк не хотел бы ничего менять.
Марк был спокоен и счастлив.
Марк понимал, что теперь просто все закончилось. Он не знал и не понимал, что именно закончилось и от чего он теперь отдыхает, но просто знал, что ему больше не надо бежать, искать, выслеживать. Ему не надо быть плохим, не надо быть злым, не надо вселять ужас. Он может быть просто таким, каким ему хочется, а не каким надо быть.
Это утро было одним из тех, когда он проснулся окрыленным и когда его любовник дал ему глоток того дорогого и просто бесценного наслаждения, от которого на протяжении дня особо даже не думаешь, что делаешь, а то что делаешь – делаешь на отлично. И, подбросил парня, как и всегда, до кафе, в котором он работал, Марк поехал дальше по улице, через какой-то квартал от Дэвида, в институт, где он уже многие годы преподавал естественные науки.
Удивительно, но Марк никогда в жизни не представлял себя преподавателем, этим манерным человеком, который носит костюмы и очки, ходит с портфелем в руке и вежливо улыбается всем вокруг. Он никогда не мог подумать, что ему будет нравится то ощущение, когда на него смотрит несколько десятков пар глаз, когда аудитория молча внимает каждому его слову, запоминая и записывая. Он не представлял даже, что будет радоваться каждый раз, когда студенты один за другим будут успешно сдавать его предмет и остальные предметы, когда группа за группой они будут выпускаться, стоять в смешных квадратных шапочках и мантиях, получая в руки заветные дипломы и выходя в жизнь.
И еще только заканчивая обучение на преподавателя, Марк клялся и божился, что он не будет преподавать дольше, чем необходимо по контракту после окончания обучения. Но, в жизни все складывается не так, как хочется, а иногда складывается все так, как должно быть. Вот и Марк, сразу после своего вуза брошенный в этот институт, на растерзание подросткам, едва ли сильно младше, чем он сам, внезапно перестал бояться. Почему? Все просто.
Марку шел 27ой год, когда он пришел на работу в этой учреждение и когда наступил момент самой первой лекции, а лекция шла у первокурсников, у ребят, которым только стукнуло по 18-19 лет, которые не так давно окончили школу и у которых еще в попе гуляло детство, гуляло лето и желание жить, но никак не учиться. И, конечно же, по закону жанра, Марк стеснялся, боялся и очень переживал, а в группе, как на зло, был задавала, самый активный и самый острый на язык студент. Марк запомнил его с первой же минуты. Дэвид. Его звали Дэвид. Ох и попил же он крови Марку в первый год! А Марк старательно делал вид, что ему все равно, что Дэйв- всего лишь один из многих студентов, что думать о нем больше, чем о других просто глупо. Но неизменно каждый вечер и каждую ночь он думал.
Дэйв учился тогда на третьем курсе, время было холодное, зимняя сессия, и Марк прекрасно видел, что парень заваливает не только естественные науки, но и ряд других предметов. Многие педагоги жаловались на несносного студента. И именно тогда Марк решил взять все в свои руки и предложить Дэвиду дополнительные занятия по всему курсу, просто потому что терять хорошего студента жалко, а у Дэвида был потенциал. Признаться, Марк сам не понял, как и каким образом дополнительные занятия перенеслись из учебных аудиторий домой к Марку, и как в конечном итоге Дэвид оказался в одной постели с преподавателем, но просто это случилось. И долгое время Марк считал, что просто зима слишком холодная. И опасался, как бы о таком романе не узнали коллеги и директор, потому что тогда Марку пришлось бы не только уйти из института, но и переехать куда-то в другой район, как минимум.
Но Дэвид молчал, молча и снова и снова приходил к Марку, уже даже не прикрываясь дополнительными занятиями, а откровенно признаваясь, что скучал. А после был выпуск. И тогда оба тайных любовника вздохнули свободно, потому что теперь не надо было скрываться, теперь все было законно от и до. И никто не смог бы им помешать и сказать что-то против. И оба наконец-то стали совершенно счастливыми.
Больше не надо было никуда бежать. Ничего доказывать. Не скрываться.
В тот же год вместе с группой Дэвида выпускалась их параллель, где училась чудесная и умная девушка Алиса, на которую Марк просто не мог нарадоваться. Умница, красавица, успешная во всем, самостоятельная и боевая девушка, способная постоять за себя и другого, целеустремленная и одновременно жутко милая. Марк радовался от общения с ней, сначала как преподаватель, с удовольствием ставя ей раз за разом «отлично» в зачетке, а после и в курсовой, и в дипломе, которые Алиса, разумеется, писала у Марка. Иначе не могло быть.
А чуть позже, уже после выпуска групп, Марк узнал, что Алиса и Дэвид друзья и коллеги, отличные напарники, о которых только можно мечтать. И, в принципе, Марка все устраивало, хотя в первое время не обошлось и без ревности, но ревности длилась ровно до того момента, пока Марк не увидел Алису с Джоном и не посмотрел, какие у них взаимоотношения. Тогда все прошло, и мужчина просто продолжил радоваться каждому дню и наслаждаться тихим уютным счастьем.
И вот теперь после пар Марк всегда заезжал в их кафе, неизменно находя парочку друзей за бездельем и болтовней. Что было удивительно для мужчины: темы бесед всегда были разными и их было много, эти ребята могли начать с обсуждения нового трейлера к фильму-боевику, а закончить обсуждением какого-нибудь романа, который недавно прочитала какая-то давняя подруга Алисы. Так было и сегодня.
- Опять милой херней страдаете? – он наклонился над ними, обнимая за плечи сразу обоих и разглядывая, чем же они сегодня так оживленно увлекаются, - Карты? Не говорите мне, что вы решили погадать, - он ставит рядом третий стул и седлает его, облокачиваясь руками на спинку, - Как ваш день? Выглядите уставшими.
Быстрый взгляд на часы, время восьмой час, совсем скоро смена Дэвида закончится, и они поедут домой. Да, пожалуй, что домой, а может быть по пути заедут куда-то поужинать или просто прогуляются по парку возле дома. Вариантов множество, сил достаточно, у Марка так точно. У Марка вообще сил всегда становилось больше, если рядом оказывался его любовник и, если его можно было касаться.
- Ну, поведайте мне эту занимательную историю…
- Вы работать собираетесь? – за спиной возникает Додо, старый ворчун, - О, Марк, привет. Выпьешь?
- Привет, До, да, мне как обычно.
- Ты скоро будешь состоять на 80% из виски, если и дальше продолжишь в том же духе.
- Не волнуйся, я знаю, как вывести алкоголь из крови, - Марк лукаво подмигивает До и бросает скользящий взгляд по Дэвиду, - А если даль ребятам еще полчаса посидеть со мной, то оплачу заказ в двойном размере.
До фыркает, но уходит довольный, а Марк просто знает, что работы сейчас не много и ворчит До просто из принципа. Это не так страшно, пусть ворчит.
- Ну так что вы мне расскажете сегодня? – и он мягко улыбается, глядя на хитрые мордашки своих бывших студентов.

[NIC]Mad Hare[/NIC][AVA]http://funkyimg.com/i/2uP6m.jpg[/AVA]
Конечно же, как и почти всегда бывало, эти трое сидят гораздо дольше «оплаченного» получаса, как обещает изначально Марк, но До к тому привык и не возражает, да и Марку иногда кажется, что, глядя со стороны этот мужчина вспоминает о чем-то своем таком же теплом и нежном. И эти воспоминания стоят того, чтобы махнуть рукой на нерадивых работничков.
А молодые весело щебечут, показывая Марку одну за другой знакомые карты. Ну, конечно же он знает и про игральные карты, и про таро, он даже сам гадает иногда по настроению, раскладывая личную колоду, пока Дэйв не видит. И Марк знает про значения, относительно, в общих чертах, но знает, а еще он начинает понимать, что откуда-то давно уже понял, какие масти и какие титулы занимают они с любимым.
И глядя сейчас на своих друзей, подперев голову рукой и приняв тот самый умный вид с полуулыбкой и легкой смешинкой во взгляде, Марк размышлял о том, что да, пожалуй, его догадки в чем-то были верны. Вот, например, Алиса – мужчина окидывает девушку внимательным взглядом, пока она говорит – держится уверенно, как хозяйка в этом кафе, всем заправляет, знает, как считать деньги и вести торговлю, и главное, она получает удовольствие от того, что она делает, ну чем не Бубны? Как раз те самые, про которые она так воодушевленно рассказывает.
Или, например, усердный и трудолюбивый Дэйв, жаркий, словно пламя, яркий и всегда с нестандартным подходом к делу, ну чем не Трефы? И вот же, вот, он сам говорит про то, что данная масть иногда означает в гаданиях войну. И Марк тут же вспоминает, как тяжело начиналось их с Дэйвом знакомство, как парень ерошился и лез на амбразуру, задирая молодого преподавателя и нарываясь на неприятности. А еще Марк помнил, как же сильно ему хотелось парня придушить каждую лекцию за его поведение и острый язык.
А вот разговор перетекает на Вини. О, как Марк любит эту масть и ее название! Вини звучит очень красиво и мягко, напоминает чем-то Винни Пуха, да только вот Марк помнит, как его мать, ныне живущая в соседнем городе, с раннего детства рассказывала ему, что Вини вовсе не Вини, а самые настоящие Пики и что означают они воинственность и неприятности. А у маленького Марка тогда горели огнем глаза, и он представлял себя воином, защищающим честь матери и отстаивающим ее права в мире. Его мама тогда смеялась и гордо говорила, что Марк самый настоящий маленький принц Пик.
После, помниться, мать настаивала на военном образовании и службе, да только маленький воин выбрал путь более миролюбивый, предпочтя баталии науки, нежели вооруженные нападения где-нибудь в горячих точках. Примерно тогда он с матерью очень сильно поругался, и она выгнала Марка из дома, оставив на полном само обеспечении выживать, как он сам знает и может. И помочь тогда Марку было некому, пришлось выбираться самостоятельно, работать ночами и быть воином самому себе, защищаясь от жестокости мира. Зато теперь мужчина мог четко сказать, что всего в жизни добился сам.
Взгляд медленно скользит по Дэвиду, лаская и внимательно вслушиваясь в его слова, его речь, его голос, кажется, уже совсем теряя нить разговора и суть сказанного, больше просто слушая и растворяясь в нем, как-то удивительно легко отделяя его голос от вплетающегося смеха Алисы. Только от чего-то внутри начинает копошится странное болезненное чувство предательства, и этот светлый и нежный вечер, эти дружеские посиделки то здесь то там окрашиваются черным. Черный пробивается сквозь свет крапинками, растягивается полосками, обтягивает уютный дружеский круг тонким контуром, ограничивая доступ свету. И что-то идет не так.
Но Марк отбрасывает это назойливое чувство, борется с ним, пока пьет третью – или уже шестую? – чашку чая, наблюдая, как Дэйв порхает по залу, обслуживая клиентов. Все происходящее внутри кажется чужеродным, как все может быть плохо, если все есть хорошо. Вот кафе, вот вечер рабочего дня, вот Дэйв и он жив и здоров, он цел и у него все хорошо, как и обычно, а вот сам Марк после очередного дня лекций и у него тоже все хорошо. Через полчаса они поедут домой и уснут снова, обнявшись теплым клубком, и просто будут счастливы. Разве нет? Все же хорошо?
Нет.
Не хорошо.
Что-то происходит.
Марк ощущает, как внутри копошится тугой клубок как будто бы змей, и они медленно разворачиваются, расползаются по всей душе, шипят и плюются ядом. Марк ощущает всем своим существом все сильнее растущее опустошение, тревогу и дикую тоску по любви, любви, которой он уже никогда не получит. И это совсем не сходится с тем, что видит перед собой Марк, не клеится это с его картиной мира, в котором он живет.
Впрочем…
Быть может он не живет сейчас?
Сон?
Наваждение?
Бред.
Самый настоящий бред.
И с этой мыслью Марк едет домой в компании любимого. С этой мыслью паркуется и глушит двигатель. С этой мыслью входит в дом, подвергаясь нападению любовника и с удовольствием поддаваясь ему, подчиняясь. Эта игра нравится Марку, игра в подчинение, когда оба прекрасно знают, кто сильнее и, кто будет вести, но обоим так приятно сменить роли хотя бы на время, флиртуя. Дэйв шепчет одно слово словно в забытьи, и Марк напрягается от этого частого и краткого «прости». За что прощать? Что случилось? За что его мальчик просит так отчаянно прощения?
- За что? – голос звучит глухо, но с улыбкой, потому что Марк не злится на Дэйва, не держит обиды, ему не за что прощать парня, потому что тот ни в чем не виноват, - Не надо, - или виноват? – Все хорошо, Дэйв, все будет хорошо.
Мир потихоньку гаснет, расплывается и отступает вдаль.
- Все будет хорошо. Ты не виноват.
Сердце пронзает острая боль. Спустя секунду ухо начинает неприятно щекотать сбежавшая капля влаги. Просыпаться совсем не хочется, там слишком хорошо, там все так, как могло бы быть, наверное, как хотелось бы, чтобы было. Марку больно. Он думал, что его уже отпустили выпитые за неделю эмоции, выжали до отказа и отпустили восстанавливаться, но это не так. Марк переполнен болью, переполнен усталостью и через его край плещется отчаяние. Дикие эмоции, яркие эмоции, свои собственные эмоции впервые за всю долгую жизнь, собственные и ничем не навязанные. И от того только более тошно.
Время бежит стремительно, настолько быстро, что Марк не успевает заметить, как черное ночное небо рассекает первая золотисто-розовая полоса. Он никогда не встречал рассветы и никогда не видел таких нежных и столь ярких рассветов. А розовый становится темнее, насыщается и вот он уже почти что алый, почти что, но еще не до конца. Мужчина приподнимается на локте, стараясь хотя бы немного больше увидеть последнее нечто в своей жизни, пожалуй, также впервые осознавая, как же прекрасен мир на рассвете и как же он хрупок и одновременно крепок на заре.
Но покой не вечер и в полную тишину, нарушаемую разве что стрекотом кузнечиков – или сверчков? – бесцеремонно вторгается звук приближающихся шагов. Слишком рано для конвоиров, казнь назначена на полдень, а сейчас еще только рассвет. Впрочем, вопрос отпадает сам собой, как только из-за угла появляется до боли знакомый силуэт в шляпе.
- Надо же, - он почти шепчет, с трудом разлепив сухие губы, - Как вовремя ты пришел, - сил хватает подняться, но только лишь на колени, подняться и тут же на колени сесть, - Я немного не в форме, Дэйв, чтобы играть в наши игры, уж извини.
Его Шляпник выглядит уставшим и мрачным, он выглядит отчаявшимся и словно бы пережившим примерно тот же спектр эмоций, какой пережил сам Марк. Хотя Марка это не удивляет, где-то на подкорке мелькает мысль, что Шляпник мог и сам готовить эти снадобья, проверяя на себе в малых дозах. Но нет, тогда эмоции были бы выверены четко и до грамма. Марк скользит взглядом по парню, как совсем недавно делал это во сне, скользит, замечая в его руке огнестрел. И все внезапно встает на свои места.
- Спасибо за эту неделю, - он ухмыляется, запрокидывая чуть голову, чтобы смотреть в глаза парня, остановившегося так близко, почти вплотную к смертнику, - Твои составы эмоций были восхитительны. Я бы попробовал еще чего-нибудь такого же яркого, - язык заплетается, хотя злость, всколыхнувшаяся где-то в животе, придает ему сил, - Но, боюсь, я испил весь твой ассортимент негатива.
Заяц не дурак. Заяц понимает, зачем Шляпник пришел так рано, прошел мимо охраны, вооружился. Заяц знает, почему Шляпник молчит и не отвечает. Кажется, это последние их минуты и единственное, за что Заяц был благодарен Шляпнику, так это за уединение и отсутствие эскорта, зрителей и противного улюлюканья из-за спины. Конечно, это не смерть в бою, но тоже не самый плохой вариант, могли ведь забить камнями, как паршивую собаку, а тут нет, судили, приговорили, все официально и чин по чину.
Однако, все не так просто. Марк сказал уже многое, но только в голове зудит единственный вопрос и последнее желание, которым Марк просто не в силах отказать, да и Шляпник явно тянет, не торопится, словно бы ждет чего-то. Или собирается с духом? Но Марк не может и не хочет ждать, пока парень наберется сил для одного единственно верного действия, и потому Марк помогает.
Ему еще хватает сил, чтобы перехватить парня за руки, дергая на себя и заставляя упасть на колени перед ним, перед Марком. Увы, в этой ситуации они равны. Короткий рывок вперед, впиваясь жадно в губы парня, срывая первый настоящий поцелуй, первый откровенный и говорящий сам за себя поцелуй, последний их поцелуй, одновременно приставляя дуло к собственной челюсти снизу. Оторваться от сладких губ, хрипло выдыхая:
- Как думаешь, почему вы все еще живы?
Взвод курка. Щелчок. Выстрел.